Lubvi.NET

А ведь в сексе под душем действительно что-то есть. Я отвлекся от изучения анкет и посмотрел на Свету. Редкая возможность заняться любовью в душе и при этом кончить прямо в партнершу, а не в сторону. От кончины в пустоту меня обычно будто бы выворачивает наизнанку, и я чувствую, как эта самая пустота проникает в меня, съедает кусочек моей души. А со Светой в душе можно и так. Детей-то у нее все равно не будет. Мне трудно представить масштаб этой трагедии. Света почти никогда не говорила о детях, никогда. Интересно, она часто из-за этого переживает? Мне нередко хотелось ее об этом спросить. Но в случае, если она действительно переживает, я могу сделать ей больно, очень больно. Сделать больно моей давней подруге, надежному сексуальному партнеру, первому магу, с которым я начал общаться. Назвать ее любимой женщиной я так и не смог. Никогда.

И может ли быть романтичней и теплей?
Когда в струях воды слились тела и души,
А вокруг только небо без глаз и ушей…

«…небо без глаз и ушей», — бесшумно шевелились мои губы. Слепое небо, глухое небо! Неужели ты остаешься равнодушным к нашим художествам, к мелким проказам и большим гадостям, великим чувствам и низменным желаниям? Неужели ты ничего не хочешь ни видеть, ни слышать? Или ты слышишь только проклятия, посылаемые в твой адрес, и поражаешь громом обидчиков?

Ты видишь только гадкое, плохое и спешишь наказывать. А поощрение у тебя только одно, как в армии: «Снятие ранее наложенного взыскания». Я поймал себя на мысли, что уже дважды вспомнил об армии. И в этом не было ничего удивительного. Наша жизнь, так же как и армейская, изобилует уравниловкой, глупыми, никому не нужными правилами, которые давно морально устарели.

Мы ходим строем на работу и с работы в одно и то же время, смотрим одни и те же передачи, читаем одни и те же книги. За нас уже решили, что модно носить, что модно слушать и даже над чем стоит смеяться. Всеми силами я буду стараться бежать от страшного слова «мода». Если все вокруг побреются налысо, то я нарочно буду носить длинные волосы. Если будет «модно» ходить во всем ярком, я оденусь в строгие цвета. И это произойдет даже не потому, что я внешне не хочу быть как все. Нет, нет и еще раз нет. Я просто боюсь слова «мода», я не хочу стать частичкой этого слова. Поэтому я выбрал одну из возможных для меня свобод. Я преклоняюсь перед классиками, которые предпочитали голодать, но творить то, что они хотят. Я ненавижу людей, которые хотя бы раз в день произносят слова «популярный» и «модный», если они, конечно, не работают в области PR, рекламы или журналистики.

Я уважаю тех людей, которые навязывают другим тупую моду, учат их, как не быть дураками, и при этом мысленно подрисовывают ослиные уши обывателю, который купил макароны или прокладки благодаря удачной рекламе. Потому что это власть, власть и сила над безликой толпой. Сила слова, жеста, изображения и звука, которые способны одурачить кого угодно. Даже я, когда смотрел раньше телевизор, придя в магазин, ловил себя на мысли: «Это молоко стоит купить, кажется я видел его рекламу». Возможно, эта мысль была первым кирпичиком в здании моей свободы.

Я искренне буду смеяться, если когда-нибудь то, что я напишу, позволит мне так же легко одурачить толпу, и я стану модным беллетристом, чьи книги будут лежать на каждом развале. Я буду смеяться над теми, кто их покупает с мыслью найти между страниц волшебный портал в королевство меча и магии, а дойдя до последних страниц обнаружит лишь то, что продолжение истории будет в следующем томе. На иглу книжных фэнтези-сериалов подсел и я. Я искренне восхищаюсь Терри Гудкаиндом, Маргарет Уэйс и Робертом Сальваторе, которые посадили на свою мыльную оперу почти целый мир и, особо не напрягаясь с персонажами и сюжетом, строчат по роману в год и процветают.

Одному лишь мною уважаемому пану Анджею Сапковскому хватило мужества закрыть золотую кормушку под названием «Мир Ведьмака», что не помешало тут же начать сериал о средневековой Польше, почти что в духе другого его прекрасного соотечественника. Грань между писателем и беллетристом очень зыбкая. Очень. Так же, как грань между любовью и привязанностью. Между рекламой и PR, между сиюминутным и вечным. В этом мире все субъективно, особенно если учесть, что сам мир может быть чьим-то сном или иллюзией, о чем говорили еще древние философы.

Я смотрел на Свету, и мои мысли от проблем моды и литературы вновь вернулись к небу как к абсолюту высшей справедливости, холодному и беспристрастному. Я думал, я очень много думал над тем, слышит ли этот абсолют, которым мы зовем Небесами, Богом, Творцом, Мировым разумом? Слышит ли он нас? Не важно, считает ли он нужным отвечать. Мне просто очень важно знать: видит ли он то безобразие, которые мы творили на протяжении веков, а теперь гордо называем историей человеческой цивилизации. И если слышит, почему не может помочь самой достойной женщине на свете, почему не сделает счастливой Свету?