По дороге нам попадались сплошь магазины, торгующие сувенирами, и рестораны. Я то и дело предлагал Марио зайти в какое-нибудь заведение, но он отрицательно мотал головой, и мы шли дальше. Наконец мы ушли совсем далеко от центра города.
— Здесь, — сказал Марио, показывая на вывеску. — Это заведение мне по вкусу, и потом, кухня проверена на моем желудке.
О том, что в Венеции запросто можно было отравиться, причем не в самом плохом заведении, мне доводилось слышать неоднократно. Хотя жертв отравления я лично не встречал ни разу.
Мы вошли внутрь. Заведение оказалось совсем маленьким. Даже не ресторан, а кафе. Оформлено оно, правда, было со вкусом. В дизайне преобладала тема эпохи Возрождения. Повсюду висели карнавальные маски и пейзажи, выполненные под старину. Заведение пустовало. Мы облюбовали столик у окна. Симпатичная официантка принесла меню. Я нехотя пролистал его и, убедившись, что цены не совсем фантастические, предложил сделать выбор Марио. Экскурсовод лишь спросил меня, как я отношусь к морской кухне, и, получив утвердительный ответ, не глядя в меню, сделал заказ.
В ожидании заказанных блюд мы пили вино и оживленно болтали. Вино было превосходным. Но, убейте, я сейчас не помню его марку. Говорили в основном об истории и о некоторых личностях, теперь уже ставших легендами. В основном я спрашивал, Марио отвечал. Я слушал как завороженный и лишь изредка, когда итальянец делал паузу, задавал уточняющие вопросы.
Мы уже выпили на двоих полбутылки и несмотря на то, что пили мы очень медленно, нам пока ничего не принесли, даже салатов. Я спросил Марио, в чем дело. Он лишь посоветовал мне наслаждаться жизнью. Я слушал Марио и диву давался, неужели можно так сильно любить свою профессию, чтобы говорить о культуре и истории даже за столом.
— Марио, а ведь тяжело вот так каждый день одно и то же рассказывать?
— Да нет, — пожал плечами итальянец. — Каждый раз все по-разному. Ни один день не похож на другой. — Он говорил это улыбаясь, но в его взгляде я прочитал такую беспробудную тоску и усталость, что мне даже стало не по себе.
Наконец принесли закуски, и мы на время прервали разговор, приступив к трапезе. Ел итальянец очень медленно и аккуратно. И я, дабы не ударить лицом в грязь, старался тоже есть чинно и медленно, несмотря на то, что был ужасно голоден. Покончив с закусками, мы в ожидании горячего продолжили разговор.
— Так вы утверждаете, что жизнь разнообразна и каждый день не похож на другой?
— Все зависит от восприятия. Только от него одного. Если бы я все время думал, что все уныло и однообразно, то удавился бы, потому как по вашим меркам попробовал в жизни все и мне все приелось.
— Вы говорите будто старик. Сколько же вам лет?
Марио улыбнулся и промолчал.
— Ну, больше тридцати я бы вам не дал, — констатировал я.
Вообще-то я понимал, что лезть в личную жизнь незнакомого человека — это как-то неправильно. Но меня разобрал жуткий интерес. Что ж такого могло случиться с человеком, чтобы ему не очень хотелось дальше жить. Жить, рассуждая о том, что каждый день прекрасен и удивителен.
— Восприятие. Миром правят стереотипы. Если бы у меня была длинная седая борода, то вам легче было бы поверить в то, что мне, скажем, больше тридцати.
— Так вам больше?
— Больше. — Марио недовольно поморщился, всем своим видом показывая, что тема возраста ему крайне неприятна.
— Ладно. Так что там с пресыщенностью жизнью? Говорите, пробовали все?
— Ну, все, не все. Но многое. Я побывал в тридцати странах, знаю восемь языков. Я пробовал самые невероятные развлечения, даже легкими наркотиками одно время баловался. Ерунда это все. Единственное, от чего можно получать удовольствие, так это просто от жизни. От самого процесса. Вы меня понимаете?
— Понимаю. А женщины? — не сдавался я. — Что с женщинами?
— А что женщины? — пожал он плечами. — Женщины хороши как некий абсолют, как недостижимая мечта. Иногда бывает немного досадно, когда очередная женщина уходит от тебя утром. Ты ожидал большего, в мечтах это было ярче. А она уходит, и даже запах ее духов на подушке не будоражит сознание. Ты встаешь и идешь в душ, чтобы смыть последние остатки ее запаха с тела и волос. Грустно. Но с другой женщиной ты начинаешь все заново в надежде, что все будет по-другому. Замкнутый круг, и из него не вырвешься. Никак.
— Вы говорите так, будто вы круче самого Джакопо Казановы, — решил пошутить я.
— А я и есть Джакопо Казанова, — совершенно серьезно сказал Марио.
— А я Наполеон! — рассмеялся я.
— Зря смеетесь, — обиженно проворчал Марио. — Я же говорю, все зависит от восприятия. Джакопо Казанова — это всего лишь псевдоним. Или, если хотите, ритуальный титул.
— И кто же его носил? Великий любовник? Тогда кто и как определяет, насколько велик человек в делах любви?
— Это все очень субъективно. И опять же: вы вязнете в стереотипах. Казанова был известен как великий любовник, но кто знает, почему ему так легко удавалось находить общий язык с женщинами.
— Возможно, он был хорошим психологом, у него был богатый жизненный опыт и еще что-нибудь.