Мне трудно признаться, но до этого времени я ни разу не было внутри Елоховского собора, и его внутреннее убранство поразило меня до глубины души. Все эти старинные фрески, иконы, запах ладана и свечей… Сюда было так приятно войти с холодной улицы. Но храм был почти пуст. Несколько бабушек на скамеечках, двое женщин пишут записки.
Я пошел по направлению к алтарной части. Там никого не было. Только какой-то мальчик лет восемнадцати или, быть может, чуть младше стоял на коленях и молился. Это очень удивило меня. Ведь этот мальчик не был похож на семинариста. Хотя, что я вообще могу знать о семинаристах?
Он стоял на коленях и одними губами шептал молитву. Я посмотрел на него еще раз и понял, что та сила, которой я вот уже шесть лет плачу дань, очень легко подсказала мне ответ на мой вопрос: мальчик был смертельно болен и жить ему осталось от силы несколько месяцев.
Гнев, страшный всепоглощающий гнев и обида мгновенно вспыхнули во мне. Я не обижался на Бога, который обрек мальчика на столь раннюю смерть. Нет! Я злился на себя. Почему я ропщу на жизнь, почему я вечно чем-то недоволен, хотя у меня есть все? Почему моя жизнь мне кажется пресной? А ему, ему всего лишь хочется жить, но даже в этом стремлении он не бьется в агонии, он смиренно стоит и просит. О чем он просит? Я не знал ответа.
Внезапно, вся моя внутренняя сила поднялась во мне, закипела слово колдовское варево, я почувствовал, что моя магия стремится вырваться наружу, освободиться. Да, я слишком часто растрачивал свою силу на пустяки, на пустяки, которых бы мог легко добиться без всякой магии. Здоровому человеку не нужны костыли. У меня задрожали руки, и я почувствовал, как огромный груз, лежавший на моих плечах, исчез. И в этот же самый момент вскрикнул стоящий на коленях мальчик. Но это не было криком боли и отчаяния.
За все нужно платить в этой жизни, и если ты делаешь что-то для других, то порой цена бывает гораздо больше, чем если бы ты делал то же самое для себя. Поэтому в нашей жизни так мало добрых дел и слишком много говорят о царящих несправедливости и зле. А все потому, что цена за добро бывает слишком велика. Ведь добро в сто крат ценнее зла.
Я стоял неподалеку от Елоховского собора и жадно затягивался сигаретой. Видимо, так и будет всегда складываться моя жизнь. Все будет меняться в считанные мгновения. Из церкви я вышел напрочь лишенным магии, но в то же время полностью свободным от страшного гейса, который я платил вот уже шесть лет.
Я смотрел на сверкающие купола, на снующих по улице людей, и на меня снизошло страшное, чудовищное по своему масштабу озарение. Я наконец-то понял, что я на самом деле потерял. Любовь неделима. Нельзя отдать любовь к женщине и при этом не потерять любовь к близким, к друзьям, к Богу, к людям. Я отдал свою любовь не задумываясь, как глупец в средневековых легендах отдает душу за кошель золота. Если отрезать больную руку, то она больше не будет болеть, но не будет и самой руки.
Я смог жить без любви, я научился уважать людей, я четко следовал установленным договоренностям и почти никогда не подводил людей. Но на бескорыстный шаг я уже был не способен. Ты мне, я тебе — вот мое знамя, вот мое жизненное кредо. Многие считают меня честным человеком, порядочным, ответственным. Но немногие из них знают, что я могу запросто отвернуться от них, если они ничего не смогут предложить мне взамен того, что могу дать им я.
Видимо, это самый великий, страшный и самый неблагодарный труд — любить людей, даже зная, что они не захотят тебе ответить любовью, что они никогда в полной мере не оценят того, что ты для них делаешь, а могут и просто поступить с тобой дурно, зная, что ты их простишь, потому что любишь. Но даже, несмотря на это, людей нельзя не любить, потому что без любви не бывает настоящего человека. Именно любовь дает нам шанс на то, что когда-нибудь, через сотни лет, этот мир станет совсем другим. И когда все подставят щеку, то никому будет по ней бить. Но это время наступит нескоро.
— Я знал, что ты поймешь, — раздался голос за моей спиной, и я от неожиданности выронил сигарету.
Я обернулся. Передо мной стоял человек, одетый в легкую белую куртку на молнии, белые брюки и кремовые ботинки с тупым носком. Несмотря на слякоть, ни на ботинках, ни на куртке не было ни единого пятнышка. И я тут же подумал, как же, наверное, тяжело ходить по такой грязи и оставаться чистым. И только потом до меня наконец дошло, КТО стоял передо мной. И снова, как и шесть лет назад, ко мне пришло это странное чувство восторга и страха одновременно и захотелось совершить совершенно не свойственный для современного человека жест — упасть на колени.
— Ты понял, — повторил он. — Ты ведь хотел сам найти ответ. Ты любишь искать ответы. Я возвращаю, что взял у тебя.