LSD. Галлюциногены, психоделия и феномен зависимости

Из того же «Манифеста сюрреалистов»

По-прежнему не ясны лишь два вопроса.

Во-первых, Кто или Что прячется за этими дверьми?

И во-вторых. Если мы этого не знаем, то как же с помощью этого «незнаемого» будем удовлетворять человека? Или ему все равно, чем удовлетворяться, было бы только само это участие в удовлетворении, а смысл и цели — не важны. Так это же и есть наркотик…

Дали, конечно, был уникальным художником, возможно, в чем-то и гениальным, а гений — это всегда предвидение и всегда искренность. На его картинах человеческие фигуры, в которых «прорублены» двери, явно не испытывают удовлетворения…

С. Дали. The Weaning of Furniture-Nutrition. 1934 Само название этой знаменитой картины: «Отнятие от груди и перевод на мебельное (фурнитурное, «ручечное») вскармливание» — вызывает массу ассоциаций с порочностью, «испорченностью» женского начала.

Зато они точно испытывают страх. Это страх от проникновения в душу неведомой силы, которая жесточайшим образом искажает их тела и сам тот мир, в котором они существуют. Если картины Дали подразумевают являющиеся нам сны, то это кошмарные сны цивилизации.

В области живописи до явления дадаистов и сюрреалистов властвовал смысл: идея и исполнение. Картина имела сюжет, а если и не сюжет, то конкретную изобразительно-символическую задачу. Творчество передавало что-то, пыталосъ чему-то научить. Живопись находилась в контексте существовавшей вокруг художника культуры.

До самого начала XX века смысл, а зачастую и контекст живописи был христианским. Во всем присутствовал христианский Логос.

«Прорыв» традиции состоялся, но в сторону от присутствия в художестве смысла, неотъемлемого от целых веков европейской цивилизации. Художник больше не обязан был ставить перед собой задач, которые поддавались бы прямому прочтению и осмыслению.

Своим «спонтанным письмом», или «живописью вне сознания», сюрреалисты не просто постулировали эстетическую задачу — они стали заносить на холст и бумагу буквально те образы, что спонтанно (без отбора) приходили в голову. Тем самым — избавившись от «фильтра разума» — они пытались вызвать «неограниченный, стихийный поток восприятия, лишенного всяких преград»… Они пытались перестать быть собой, уничтожить взаимоотношения личности и того, что она рисует. Рукой художника отныне должна водить какая-то иная сила.

Их задачей было превращение живописи из «аполлонического» искусства в «дионисическое».

Выходит, встававшие перед художниками и спустя полвека перед поклонниками «мессии LSD» задачи были абсолютно одинаковыми.

Сюрреалисты создали невероятно шокирующие образы. Они первыми начали открывать двери «новому восприятию» — ровно за 30 лет до упоминавшегося здесь Хаксли, «вооруженного» мескалином.

Безумие и его инфернальные образы, несколько столетий назад вызывавшие у христиан неподдельный ужас, легально вошли в двери нашей культуры и из фактов искусства постепенно стали преобразовываться в повседневность.

Образы сюрреалистов создали готовность современной культуры воспринимать психоделические галлюцинации как что-то вполне естественное, давно ожидаемое и знакомое.

Однако с сюрреалистами все было не так просто. Они искали способы прорыва к иному миру не только с помощью «спонтанного рисунка». Художники стремились получить доступ к тому, что Луи Арагон определял как «скрытую реальность», которая «дает вопрошанию человека возможность обновиться в ней; то, чего он был всегда лишен в бренном мире, — источника воды, которую он жаждет».

Вероятно, Арагон даже не задумывался о том, что, говоря об «источнике воды», он пользуется христианской метафорой. Арагон не учитывал предупреждения Спасителя — «не из всякого источника пейте».

Христианство было не в чести. «Источник» для вдохновения искали в «помутнениях человеческого разума». Гипноз, например, представлялся сюрреалистам вполне оправданным инструментом для этих целей.