Ложь напрокат

– Ты везде «просто заходишь», а назад – непросто выползаешь! Ну заходи, раз принесло. Тут вот, – она качнула бутылку, – маленько осталось… Тарелку ему не надо, – остановила Нина поднявшуюся было Наталью. – У меня доскребет и хватит ему… Слышь, Витька, хватит или еще картошки положить?

– Спасибо, Ниночка, я сыт. С утра обедал. А вот выпить «за приезд» – выпью. Святое дело!

Допив дамский напиток, Витька заскучал и в гостях не засиделся: «Извините, милые дамы, вынужден вас покинуть – дела». И, едва не шаркнув ногой, откланялся.

– Слушайте, – обратилась я к Нине, – да у него прямо графские манеры!

– Ага, – согласилась Нина. – Прям граф. Монте-Витька. Ща закатится к Степе-носу, нажрется и всю ночь будет в бане матом крыть. Домой я его не пускаю. Драться лезет, а заодно перебьет, сволочь граф, всю посуду!

Выпив пять чашек чая с конфетами, Нина стянула с головы платок и, обмахиваясь им, выдохнула:

– Уф, жарко! Как из бани! Заварка у вас хорошая. А мы как заварим чайник, так неделю и пьем. Витька, если не пережравшись, дома ночует, а ночью вскакивает и всю заварку, гад, выдувает. Прям из носика. Рази напасешься? И конфеты мы не берем. Люська, продавшица, как привезла их в прошлом году, так и валяются, никто не берет. Мы с вареньем привыкли. И тоже сказать, зажрались. Банки с позапрошлого года стоят. В этом году одной смороды десять банок наварила.

– Литровых! – ужаснулась Наташка.

– Чего? Литровых! Ой, я валяюсь! – Нина посмотрела на нее, как на убогую, с жалостью. – Пятилитровых, конечно. Шурка мне крышки теперь купила – без хлопот. Вот в Николинском – все есть! Тамарка, завмаг, такая ходовая баба, а наша только на водке план делает. У нас ведь как: деньги завелись – пенсия там или получка, все к Люське бегут. Она эту водку и в долг ящиками дает. Так бабы, пенсионерки хреновы, впереди всех летят…

Я удивилась – водку ящиками? Это ж какую пенсию иметь надо?

– Дак она ж дешевая. В прошлом году Люська своего мужа схоронила – помогал ей разгружать, схренакнул две пол-литры и выжрал прям в подсобке. А третью ему Люська, того не зная, сама дала. Только он ее не одолел. Еще и во второй чуток оставалось, когда его, покойника, в больницу увозили. Как упал в коробку с конфетами – а их все равно никто не берет, так и скопытился. Милиция приехала… Да-а-а. Его приятели очень убивались, мол, если б на всех разлил, не помер бы. То, что во второй бутылке осталось, милиция забрала. Сказали – проверять будут. Только я думаю, сами по дороге вылакали. Участковый приезжал, запретил Люське торговать, сказал – самопал. Только ведь у нас везде самопал. А Евдокия самогонку гонит – не самопал? Никак на портянках настаивает. Ни у кого так не воняет, как у нее. Секрет не выдает. Говорит – коммерческая тайна. С ног уже после стакана сбивает!

– Мамка, – решительно вмешалась Шурка, – пойдем домой. Людям спать надо. Да я и сама спать хочу. Вдруг папка вперед нас вернулся и дверь закрыл? Я раму выставлять не буду.

– И то правда, – засуетилась Нина. – Вставать рано. Летом-то вообще в четыре часа, а щас – и в шесть можно. Только овец выгнать. Корову в прошлом году, слава богу, продала. Теперь совсем легко стало…

– Ну мамка! Пойдем же… – Шурка начала сердиться.

– Идем, доча, идем, – охотно согласилась Нина, не думая вставать с табуретки.

Но Шурка отступать не собиралась. Очевидно, девушка была основной движущей силой в доме, потому что легко подхватила мать под мышки и подняла. Нина взвизгнула, ругнулась на дочу матом, но сесть назад не успела. Сашенька ловко задвинула табуретку под стол. Мы поспешно покинули диван и принялись торопливо прощаться, сетуя на то, что гости мало посидели.

– Дак завтра соберемся, – утешила нас Нина. – У меня этой рябиновки много напрятано…

На улице было темно. Такой темноты я не видела ни на даче, ни тем более в Москве. Мы немного посидели на ступеньках крыльца, привыкая к абсолютной тишине, – даже собаки не подавали голос. Разговаривать не хотелось. Денька откровенно зевала, сопровождая это действие жалобным «а-у-у»…

Прогнал нас дождь. И откуда только взялся? Правда, моросил он недолго, но сидеть на улице расхотелось. В доме было тепло, светло и уютно. Изо всех неудобств, которые казались непреодолимыми, остались только очень низкие потолки и, соответственно, еще более низкие двери, войти и выйти через которые можно было только нагнувшись. Пару раз мы с Натальей об этом забывали… К слову сказать, впоследствии я, вернувшись домой, в течение года переступала любые пороги любых дверей с покорно согнутой головой…

Устроиться на ночлег с удобствами нам вначале не удалось. Сашенька была права. Несмотря на стойкое тепло в избе, кроватные матрацы источали жуткий холод, а старенькое белье, хранившееся в шкафу, напоминало влажные комплекты выдаваемого раньше проводниками железнодорожных вагонов. Среди пассажиров бытовало стойкое убеждение, что белье после каждой поездки в стирку не сдается. Просто сбрызгивается водой, аккуратно складывается и прессуется.