Ложь напрокат

– Еще три минуты, и я не выдержу. Стоишь, как дура, и не знаешь, что делать. То ли улыбаться тому, что они там про нас плетут, то ли испепелить их взглядом.

– Лучше улыбайся, – скривилась я. – Мы уедем, а Татьяне здесь жить.

В тот момент мы и не догадывались, что неуемный восторг у деревенских жителей вызвали не мы, а Денька. Склонив голову набок, она терпеливее нас ожидала окончания стихийного собрания. Жители осмелились подойти ближе. Денька не подала никаких признаков беспокойства, только тяжело вздохнула. Щеки, висевшие складками, горестно вздрогнули, печальные глаза посмотрели на каждого из любопытствующих.

– Девки! Гля-кось! А ведь она на нашего Гребуню похожа. Только у того морда поширше будет! – Это замечание сделало Денькины глаза еще более печальными. – Ой, ща заплачет прям. Не плачь, миленкий. Не будем обзывать, не будем…

– Не кусается? – опасливо спросила полная низенькая женщина в резиновых ботах, байковом халате и пестром платке, повязанном так, что оставались торчать уши с массивными серьгами.

– Не кусается, – ответили мы с Наташкой разом.

– А че ж это за порода такая? Отродясь не видала…

Денька уставилась на любопытную даму, всем своим видом показывая, что таких, как она, на своем собачьем веку тоже не встречала. И ничего. Не удивляется.

– Ну ты че, мам! Это ж бульдог, – поспешила просветить мамашу рослая дочь, одетая в хороший костюм и обутая в такие же, как у мамы, боты.

Разубеждать народ мы не стали. Дальше началась суета. Рослая девушка Саша, или Шурка, как звала ее мать, приволокла откуда-то здоровый гвоздодер и мигом поотрывала доски на окнах. Мы с Наташкой лихо перетаскали все вещи из машины, складируя их на высоком крыльце. Денька, сначала носившаяся вслед за нами туда-сюда и обратно, после третьего захода поумнела, уселась у лавочки перед окнами и только следила за нами большими влажными глазами. Вернувшаяся от соседки с ключом от дверного замка Танюшка открыла дверь и первой шагнула в мрачный коридор. Окна там не было. Мы подхватили сумки и осторожно двинулись за ней. В избе стоял стойкий запах сырости и запустения. Несмотря на жаркий день и более чем теплый вечер, внутри было холодно.

– Протопить надо, – деловито сказала Александра. – Там у вас во дворе дров-то полно. Мамка говорила: когда тетка Лиза к вам в Москву перебиралась, переживала – запас большой, а жить некому. Ща я принесу. Лежанку в комнате тож протопим. Совсем другой дух будет, – донеслись ее слова откуда-то снизу.

Не успели мы занести сумки в комнату, как она вернулась с огромной охапкой дров и грохнула ее на кухонном, покосившемся в сторону заваливающегося двора, полу. Я невольно посмотрела на костюм Шурки. Она, проследив за моим взглядом, легко махнула рукой:

– А-а-а… Старый. Я в нем овец встречаю.

Разорвав обнаруженную где-то газету, быстро уложила дрова, ахнула и, хлопнув себя по бокам, открыла трубу. Сосредоточенно пошарила по карманам.

– Спичек нет? – обратилась к нам после безрезультатных поисков. – Ща принесу!

Шурка умчалась, а мы принялись освобождать крыльцо от вещей.

В избе было очень неуютно. Находиться в этом «добротном доме» совсем не хотелось. Я мрачно подумала о том, что Татьяне придется некоторое время провести здесь. Не нравилась мне деревенская перспектива Татьяны. Впрочем, не только из-за избы.

Шурка оказалась удивительно легкой на ногу. Я еще не успела поставить точку в своих рассуждениях, а она уже разожгла большую печь на кухне. Печь занимала почти все пространство, оставляя небольшой проход к кухонному столу, примкнувшей к нему газовой двухконфорочной плите и сбоку умывальнику, под которым стояло ржавое ведро. Через несколько минут огонь весело трещал и во второй, маленькой печке. Она притулилась в комнате, разделенной на две далеко не равные части перегородками. Одну составляла стена печки, вторую, через небольшой проем, – помесь шкафа с сервантом, сработанная, как выяснилось, топором более ста лет назад. В маленьком, узком закуточке на расстоянии полуметра от печки стояла железная кровать. В один ряд с ней расположился самодельный гардероб. Подозреваю, также почтенного возраста. За ним, поперек комнаты, у окна, стоял сундук, накрытый кружевной скатеркой. В большой комнате была точно такая же, как в маленькой, кровать. На стене висел ковер. Изображенные масляной краской на плотной ткани оранжевые олени, ярко-синяя река, зеленые, похожие на папоротник деревья рождали чувство тихого ужаса. А увитый огромными синими розами оранжевый замок, изображенный на горизонте у подножия синей горы, Наташка сразу же загородила своей сумкой, аккуратно повесив ее на гвоздь и заметив при этом, что там живет Дракула.