Ложь без спасения

– Семьи, как таковой, у меня уже нет, – возразила Лаура, – есть только Софи и я. Как-нибудь нам придется прорываться.

Ее собеседник ничего не ответил, и она еще долго просто смотрела на потрескивающее пламя.

«Только Софи и я, – думала женщина, – вот и все, что осталось от моей сказочной семьи. А я ведь всегда думала, что мы с Петером еще будем в старости сидеть рука об руку под цветущей яблоней в саду и наблюдать за играющими внуками… Я хотела еще как минимум двух детей, и…»

Она прервала свои собственные мысли и запретила себе еще глубже опускаться в те старые мечты. Ничего, кроме боли, они ей дать не могли.

– Мне кажется, – тихо произнесла она, – что я хотела бы остаться одна.

Кристофер кивнул.

– Хорошо. Я понимаю. – Он отставил свой стакан. – Так мы и завтра не увидимся?

– Это не связано с тобой. Мне нужно немного времени только для себя. Моя жизнь рухнула. Мне необходимо сейчас снова сориентироваться.

Хейманн встал, и во взгляде, которым он окинул Луру, было разлито тепло – и еще легкая озабоченность.

– Ты позвонишь мне, если тебе будет плохо? – спросил он. – Или если тебе понадобится какая-нибудь помощь? Я всегда в твоем распоряжении.

– Я знаю. Спасибо, Кристофер.

Гость исчез за балконной дверью и потянул за собой стеклянную створку. Когда он проходил вниз по подъездной дороге, включился освещающий ее фонарь, реагирующий на движение. А до этого он не включался. Или Лаура просто не заметила этого?

Она была слишком уставшей, чтобы размышлять еще и об этом.

А еще она вдруг почувствовала такую сильную тоску по Софи…

Воскресенье, 14 октября

1

Впервые за несколько дней он вновь поел на завтрак багета с медом. Его не удивляло, что в последние недели у него не было аппетита, но сейчас он изумился тому, что ему вдруг опять захотелось съесть свой любимый завтрак. Еще со времени его юности это помогало ему вставать по утрам: простая мысль о двух чашках очень крепкого и очень горячего кофе и о ломтиках багета с маслом и медом.

Очевидно, после всех этих травмирующих, парализующих дней его повседневная жизнь понемногу приходила в норму.

Откуда появились эти первые, едва заметные оптимистические побуждения, Анри было непонятно, но они, несомненно, имели место – возможно, связанные с тем, что он наконец осознал: его соперник мертв. Петер лежал в морозильной камере института судебно-медицинской экспертизы в Тулоне – и уже никогда не сможет вмешаться ни в жизнь Анри или Надин, ни в жизнь их обоих. Надин, может быть, еще какое-то время погорюет, но она не принадлежит к той категории женщин, которые всю жизнь плачут по умершему и изводят себя горечью из-за разрушенной любви. А Анри и так-то был убежден, что Надин Петера не любила. По его мнению, она вообще не была способна любить, и это, конечно, означало, что она и к нему самому не испытывала этого чувства. Но с этим Анри уже смирился. Лишь бы только она осталась с ним. Когда-нибудь, когда они оба будут старше, они снова найдут путь друг к другу…

Сейчас Надин была охвачена ненавистью к нему – Анри это знал. Она даже подозревала его в убийстве Петера, но это он всерьез не воспринимал. Эта мысль могла прийти ей в голову в состоянии смятения, но как только она немного успокоится, ей станет ясно, насколько эта мысль нелепа. Анри не был убийцей. Конечно, он думал об этом – о том, чтобы убить, – когда узнал, кто тот мужчина, с которым ему изменяла жена и который даже хотел вместе с ней тайно покинуть страну.

– Я убью его, – говорил он Катрин, всхлипывая и прижимая оба кулака к глазам, – я убью этого проклятого мужика!

Но как часто в жизни люди выкрикивают подобную угрозу? И хотя это, разумеется, был для него самый эмоциональный и болезненный момент, Анри никогда всерьез не думал никого убивать. Даже следующим вечером, когда он увидел Петера сидящим в зале и должен был еще и принести ему пиццу. Другой на его месте, может быть, попросил бы соперника выйти, зашел бы с ним за угол и хотя бы выбил ему пару зубов. Но даже такая мысль не пришла Анри в голову. Он не был способен на жестокость.

– Если тебе нужен мой совет, – сказала Катрин в ту роковую пятницу, когда письмо Надин попало ей в руки, – то тебе следует выгнать ее из дома. И радоваться, если она и ее чистенький любовничек никогда больше не появятся тебе на глаза.

Выгнать Надин из дома… пойти на такой риск, чтобы она больше никогда не появилась… Это было настолько невероятным, что от одной лишь мысли об этом Анри тихонько застонал. Жить без нее… нет, этого он не вынесет.

Теперь мечты Надин лопнули таким жестоким образом, какой трудно себе представить, но может быть, это и хорошо, что все так произошло, потому что при других обстоятельствах она, возможно, никогда не рассталась бы с этими мечтами по-настоящему.