— Он не волчонок, — отвечала Зебиба. — Он твой сын.
— Да, — кивнул Саид. — Но твое чрево было больное, когда ты зачала его.
Она наклонила голову:
— Иншаллах. Волей аллаха…
— Иншаллах, — вздохнул Саид. У выхода он остановился:
— Если бы у меня были еще сыновья, я приказал бы его умертвить.
Оставшись одна, Зебиба долго плакала.
Глава IV
Когда господин Бабелон вез Абдаллаха в Массауа, господин Попастратос находился в плавании. Он плыл от острова к острову, останавливаясь то там, то здесь, и снова уходил в море. Матросы «Эль-Сейфа» говорили, что путь корабля скорее напоминает запутанный след змеи, чем след меча, который он нес на носу.
И вот в один из таких рейсов, когда на стоянках команда могла отдохнуть, когда, плывя по спокойному морю, можно было рассматривать горизонт, который непрерывно менялся, когда вечером у костра люди пели и рассказывали необыкновенные истории, в душе у Саффара вспыхнул яркий свет. И зажег его египтянин Гамид.
У Гамида было продолговатое лицо феллаха и спокойные глаза. На «Эль-Сейфе» он был кормчим, и ему самому было непонятно, почему он подружился с Саффаром. По кастовому делению, существовавшему в этих краях, он стоял неизмеримо выше, чем полуголый сомалиец с копной лохматых волос; он ведь египтянин, кожа у него светлая, иногда он носил рубашку, а в Массауа даже надевал рваную куртку. В чем же дело? Он не мог ответить на этот вопрос. Может быть, дело в том наивном восхищении, которое питал к нему Саффар, восхищении перед человеком, который умел читать и писать. Сам этого не сознавая, Гамид был польщен этим восхищением.
И он вложил в душу Саффара ту искорку, которая потом превратилась в большой яркий свет — только одну искорку, но для восприимчивой души Саффара этого было достаточно. Эта искра не была первой, потому что холодный огонек появился в душе Саффара еще тогда, когда на палубе «Эль-Кебира» нахуда и сериндж беззастенчиво солгали, произнося святую молитву.
Тогда-то — не в тот самый день, а несколько позднее, в часы вынужденного бездействия, когда в рыбацкой хижине Саффар искал способ возвратиться в Джумеле — он впервые задумался, и его мозг преодолел сложный путь и пришел к выводам. К выводам неожиданным и поразительным, — сначала он им не поверил, и лишь позднее его сомнения перешли в уверенность, — Саффар понял, что на свете есть люди, которые живут за счет труда его товарищей и за счет его труда, которые не боятся ни святой клятвы, ни лжи перед лицом аллаха, лишь бы обмануть бедняка и прикрыть зло, которое они творят.
Да, это был первый огонек в его темной душе. Но он был очень ярким, этот первый огонек, и лучи его, сначала еще слабые, осветили то, что только недавно было скрыто под черным покровом, куда Саффар даже не смел заглядывать. И теперь Саффар знал, какие странные вещи скрываются за этим покровом, знал, что человек в состоянии заглянуть туда…
Его гнев и возмущение теми, которые стояли над ним и к которым еще совсем недавно он относился с таким уважением и доверием, были огромны.
Но так же огромна была его радость, потому что он разгадал их игру, и его желание все знать, все, что до сих пор было ему недоступно, потому что он не принадлежал к числу тех, для которых открыт путь к знанию. И теперь, когда появился Гамид, который готов помочь Саффару вступить на этот тяжелый путь, он нашел его подготовленным к этому и жадно хватающим любую крупинку знания. Гамид давал ему все, что мог. Правда, он так и не научил Саффара читать и писать, для него это было чересчур сложно. Он сам не был образованным в европейском смысле этого слова. Но он родился в Египте, провел молодость на Средиземном море, в Александрии и Порт- Саиде, на этих гигантских перекрестках тысяч дорог, встречался с людьми, пришедшими сюда из разных стран, много слышал, много видел, о многом говорил; кругозор его непрерывно расширялся. Правда, способности у него были средние, но он не избежал влияния среды, потому что не мог избежать, потому что этого никто не избегает. И когда он попал на берега Красного моря, он принес с собой то, что теперь так охотно отдавал Саффару.
Гамид учил Саффара. Он рассказывал ему о самых обычных вещах. Сначала он, например, объяснил Саффару устройство компаса, который был в то время для Саффара каким-то странным и таинственным предметом. Но Гамид объяснил ему, что стрелка компаса — это ребенок, который всегда ищет свою мать — большую железную гору где-то вдали, на севере. Это было, пожалуй, все, что он сам знал о компасе. И Саффар с благодарностью воспринимал все то, что давал ему Гамид — он учился.