Ловцы снов

Проигрыватель представлял собой плоский серебристый ящик с углублением в центре. В углубление клались прозрачные разноцветные шарики – кристаллы, на которые записывалась музыка. Они работали по тому же принципу, что и древние сонотиции. В смысле, лет этак триста назад переговорные устройства представляли собой похожие кристаллы. С их помощью можно было обмениваться только текстовыми сообщениями, причём сначала надо было петь своему кристаллу последовательность нот, которая присваивалась кристаллу собеседника. И потом пелось само сообщение. Ну, то есть, надо было ещё и специальную мелодию каждый раз сочинять. Понятное дело, пользовались ими только звукомаги. Потом кто-то додумался прицепить к ним что-то вроде музыкальной шкатулки. Теперь звук воспроизводился с помощью кнопок и сообщался сразу кристаллу. Сонотиции стали проще в обращении и получили новое название – чиави. Первые экземпляры издавали резкий звон, похожий на звук велосипедного звонка, поэтому сам процесс создания связи назывался звонком.

А то, что теперь называлось сонотициями, служило для записи и хранения звука. На больших кристаллах, воспроизводимых с помощью проигрывателей, хранились сборники произведений. А маленькие плееры, вроде тех, что носили мы с Эгле, проигрывали отдельные песенки. Кейн перезаписывал их на крошечные шарики, я даже видел их вне плеера. Поэтому приблизительно представлял себе, какого цвета моя музыка и какого цвета музыка Эгле.

Интересно, с чем ещё работает Кейн?

Я аккуратно отодвинул замочек с дверцы, прикрывающей углубление, где хранились кристаллы. Один из них тут же выпал, я едва успел его подхватить.

Какой же он был странный. Я поднёс его ближе к свету и заглянул вглубь. Внутри клубились запертые в цвете звуки – серебро, тускло блестящее под больничной лампой, болотная зелень и тьма облачного новолуния.

Почти не осознавая, что делаю, я осторожно убрал золотистый кристалл из гнезда проигрывателя. Голос в моих наушниках прервался на полуслове. Секунду спустя музыка зазвучала снова. Но на этот раз она была совершенно другой. Тёмной и тяжёлой.

Я замер. У меня немного кружилась голова. Казалось, это она теперь – кристалл, в котором клубятся серебро, тьма и зелень. Теперь я знал также, что этот серебряный тёмный дым очень вязкий. Я всё выдыхал его и не мог выдохнуть. Шевелиться было попросту опасно – я мог запросто упасть и что-нибудь разбить.

А потом появилось это.

Я внезапно осознал, что жить мне, пожалуй, не стоит. И не только мне.

Ох. Это же очевидно. Проблема даже не в una corda. В этом смысле я, пожалуй, действительно наравне с остальными. Весь этот мир – насмешка. Надо же. Я так долго этого не понимал. В какой-то степени, я заставляю людей думать, что в их жизни есть смысл. Кейн вот, например. Он думает, что делает большое, важное, трудное дело, когда ищет способы лечения una corda. Проблема в том, что в моём существовании никакого смысла нет.

Жить так, как хотелось бы, всё равно не получится. Наверное, это вообще никому не удаётся. Счастье – ожидание счастья, но что толку, если сам себя я счастливым не чувствую.

Опять же, кто вообще сказал, что люди должны быть счастливы…

Хлопнула дверь.

– Ну как? – деловито поинтересовался Кейн, проносясь мимо меня к своему столу.

Я тупо посмотрел на золотистый кристалл в гнезде. Когда я успел вставить его обратно? Насколько могло растянуться это мгновение, в которое Кейн открывал дверь?

– Сим?

Голова кружится, невыносимо кружится. А, теперь я вспомнил. Я слышал, как Кейн подходит к двери. Подходит и кому-то отвечает: «Сегодня? Да. Отлично. Хорошо, буду там». С такой теплотой и сдержанной радостью, словно уверен – кто-то будет счастлив его видеть. Я боюсь, что его собеседник притворяется. Мы все притворяемся, что нам важны другие люди. Вроде бы Кейн живёт достаточно долго, чтобы это знать.

– Всё н-норм, – ответил я.

Ох, чёрт. Это всё из-за музыки. Верните мне мою una corda, пожалуйста, на это я не подписывался. Какая-то часть меня осознавала, что я под воздействием мелодии, оказавшейся для меня ядом. Наверное, срочно нужен Голос. Но сам я сделать уже ничего не мог. Вот если Кейн скажет, что я должен надеть наушники, тогда да. Всё настолько бессмысленно, что можно даже не тратить время и силы на спор с Кейном.

– Тогда ты можешь идти.

Вот блин. Если я сейчас скажу, что мне нужно послушать ещё немного, Кейн точно заподозрит неладное.

Кейн сел за свой стол, зашелестел бумагами. Я настороженно смотрел на него. Заметил он или нет?

– Иди-иди, – повторил Кейн. – На сегодня экзекуции окончены, жду тебя послезавтра.

Кейн, Кейн, где твоя паранойя? Кейн, почему ты не говоришь «но на всякий случай послушай ещё вот это»? Ты живёшь на этой работе, почему сегодня ты так торопишься от меня избавиться?

Дверь кабинета захлопнулась у меня за спиной. Я остался один в пустом больничном коридоре.

Один.

С осознанием трагичной бессмысленности происходящего.

***