Ловцы душ (ЛП)

– Они не слышат, – сказал я.

– И почему же? – повернулся он ко мне.

– Видите ли, отче, человек, которому перерезали горло, становится слегка глуховат… Как жаль, что нас вылепили из столь непрочной материи, верно?

– Кто вы? Чего хотите?

– Франц Лютхофф все рассказал мне на смертном одре. По крайней мере, все, о чем знал. О волшебствах Магнуса из Падуи и о том, что сила его кое-кого заинтересовала. И что же это была за сила? Освобождать человеческие души и перемещать их в выбранные тела! Магнус, увы, умер, но прежде сумел описать последовательность ритуала. А потом Лютхофф предал дело Официума и начал служить вам. Разве нет?

Монах глядел на меня не мигая, а на его бледном, сморщенном лице невозможно было разобрать ни единого чувства.

– Однако, – продолжал я, – или заклинание не было как следует доработано, или вы не научились его толком использовать. Отсюда и ошибки, верно? Вместо центра, стрела раз за разом попадала в край мишени… Я удивлялся, почему вы не пытались перенести душу одного из своих? Ведь что может быть лучше, чем тело императора, управляемое кем-то из вас? Лютхофф этого не раскрыл, однако у меня есть твердые подозрения. Применяя столь сильную черную магию, вы частично убиваете душу, верно?

Монах кивнул.

– Конечно, – ответил. – Безумцы были куда более подходящим материалом. А теперь открой мне, любезный сыне, зачем ты пришел и что хочешь сделать? Я поражаюсь способностью к размышлениям и достойной похвалы жаждой знания, что руководит твоими действиями. Однако знай, что мы трудимся ради достижения высшего добра, суть коего ты даже вообразить не в силах…

– Ш-ш, отче, – велел я ему, прикладывая палец к губам. – Ты не знаешь обо мне одной вещи. Я – инквизитор.

Я полагал, что это его удивит, возможно, даже испугает и уж в любом случае заставит стушеваться. Тем временем монах лишь сжал губы и поднялся.

– Тогда тебе не следует здесь пребывать, – сказал. – Ты нарушил так много законов, что…

Я ударил его тыльной стороной ладони по губам, и он рухнул обратно на лавку.

– Сообщу тебе некую тайну: я здесь неофициально, – сказал я ему.

Он долго молчал.

– И что намереваешься делать? – спросил.

Я осмотрелся.

– Сожгу все это на хрен, – решился, усмехаясь. – Вместе с тобой…

– Ты не можешь этого сделать! – крикнул он. – Это единственные экземпляры… – и замолчал.

– Ох, единственные, значит… – сказал я почти мечтательно.

* * *

Я выспался и после завтрака отправился во дворец польского посольства. Мне приказали ожидать – и так минуло с полчаса (но что это для человека, которому доводилось целыми днями просиживать в канцелярии Его Преосвященства!). После воевода провел меня в свои палаты.

– Не без удивления отмечаю вашу наблюдательность, – сказал он, едва мы шагнули за порог. – И благодарю, что не слишком ранили моего человека.

– Я счел это нелюбезным, – сказал я. – Особенно когда узнал, кому служит.

Он усмехнулся.

– Вы достигли цели?

– Да, ваша милость.

– Расскажете мне?

– Нижайше прошу прощения, но – нет, не расскажу, ваша милость.

– Так я и думал, – пробормотал Заремба. – И как понимаю, проблема решена?

– Верно, ваша милость.

– И она не появится в будущем?

– Этого я бы не решился обещать, – ответил я печально. – Но полагаю, что даже если и появится снова, то – очень не скоро.

– Не спрашиваю кто и не спрашиваю, каким образом. Но – почему именно эти люди?

Я минутку раздумывал над тем, как ответить на сей вопрос. Решил, что в этом случае могу приоткрыть завесу тайны.

– Это была ошибка, ваша милость. Целью всегда был Его Величество.

– Ах, вот оно как, – сказал воевода задумчиво. – Вот оно как…

– Никому не нужна была смерть императора. А вот император живой, но безумный – это куда как серьезней…

– Хаос, мятежи, гражданская война… – договорил он за меня.

– И это невозможно прекратить выбором нового владыки, – усмехнулся я.

Он полез в стол и бросил на столешницу крупный кошель. Звякнуло. Попробуйте набить мошну медными монетами. Попробуйте набить серебряными. Послушайте, как они звенят, – и, клянусь, услышите, что звон их отличен от звона золота.

И уж поверьте: этот вот звенел как кошель, набитый золотом.

– Триста дублонов, – сказал поляк. – Как и договаривались. Вы прекрасно справились.

Я поднял кошель, взвесил в руке. Триста дублонов – это приятный вес, уж поверьте.

Был ли я зол на польского воеводу за то, что тот использовал меня таким образом? За его надежды на то, что некто пожелает меня убить, если его заинтересует мое расследование? И тогда шпион Зарембы выжмет все из убийцы и встанет на след?