– Ой, здорово, – признал его брат.
– Здоровее, чем здорово. – Курнос отхаркнул из глубины лёгких и сплюнул в угол зелёный комок мокроты.
– Я так понимаю, что у вас есть много чего мне рассказать, – сказал я любезно.
– Подобрал же я себе службу, чтоб ей проказу и холеру, – прорычал Курнос. – Будто воду из камня выжимал.
– Но кое-что, правда, разузнали... – Первый поднял указательный палец. На его конце отрос грязный коготь.
– Я превратился в слух, – отозвался я.
– То, что маркграфу она нравится, это ясно, – сказал Первый. – Но он её, правда, отдаёт слуге, повару, конюху, помощнику садовника. Всем, кому попало...
– А значит, мстит за что-то. – Я потёр губы кончиками пальцев, после вчерашней ночи они были сухими на ощупь. – Но девушка не хочет уезжать.
– Может, ей понравились эти забавы... – ухмыльнулся Второй.
– Кто знает...? – Ответил я, так как по опыту знал, что и не такие умы, как мой, блуждали в лабиринтах женских чувств и желаний, где жажду и боль разделяет очень узкая граница. – Может, он её шантажирует или угрожает?
Первый, не заинтересованный моими рассуждениями, занялся обкусыванием грязного когтя, однако Курнос покачал головой.
– Я помню похожий случай, Мордимер, – сказал он, закрывая глаза. – Бригитта Лойцл была похищена бароном Таннхаузером. Её отец сумел убедить местного епископа, чтобы он помог дочери. Но девушка предпочла остаться в замке и сказала, что довольна гостеприимством барона. Потом оказалось, что Таннхаузер угрожал, что убьёт её младшую сестру, если Бригитта от него уйдёт. Дело выяснилось, девушку освободили, и она очутилась, в конце концов, в хорошем борделе. И это по собственной воле. Понравилось это дело...
Моего друга Курноса отличал не только исключительно уродливой шрам, проходящий через всё лицо, не только запах, который, казалось, окружает плотным саваном его тело, но и невероятно цепкая память. Курнос помнил все разговоры, имена, дела... Всё, что попадало в его похожий на свалку разум, могло быть в своё время откопано.
– Спасибо, Курнос. – Я кивнул головой. – Здесь может быть так же. Я попробую её осторожно расспросить, как обстоят дела.
Однако сперва мне придётся, конечно, встретиться с маркграфом, поскольку я и так пренебрёг требованиями гостеприимства и вежливости, разговаривая сначала с Курносом и близнецами. Ну что ж, инквизиторы завоевали известность не благодаря вежливости или деликатности чувств, и я надеялся, что в ближайшее время ничего в этом вопросе не изменится.
– Ага, ещё одно. – Я повернулся. – Хоффентоллер говорил мне о других молодых женщинах, которые гостили у маркграфа. Что с ними случилось?
– Был здесь когда-то целый, как его... – Курнос щёлкнул пальцами, – гарем. Но он всех отослал. Кажется, слёз и скандалов было, о-хо-хо...
– Интересно, – подытожил я, ибо обвинения Хоффентоллера рассыпались, как карточный домик.
Я направился к маркграфу.
Рейтенбах принял меня в спальне, всё ещё одетый в шёлковую ночную рубашку. Насколько я знаю господ, это должно было свидетельствовать об особом благоволении, но на меня как-то не произвело впечатления.
– Я долго вас ждал, – сказал он ворчливо и присел на обитое бархатом кресло. Только через некоторое время он дал мне знак, что я тоже могу устроиться.
– Я перекинулся словом-другим с моими спутниками, – ответил я отнюдь не извиняющимся тоном.
Я не собирался ничего скрывать, потому что ему ведь и так рассказали бы, где я был и с кем виделся. Я подошёл к окну и посмотрел на высокие стены замка Рейтенбаха. Я заметил двух солдат, пьющих что-то из кувшина в тени зубцов крепостных стен.
– И что интересного вам донесли? – Спросил он.
– Что легче выжать воду из камня, чем поспешные слова из уст людей господина, – ответил я, почти не погрешив против истины.
Я взглянул в зеркало, стоящее слева от меня, и заметил, что Рейтенбах с удовлетворением улыбнулся.
– Если вы хотите поговорить с Анной, слуга проведёт вас в её покои, – сказал он. – Я надеюсь, что потом вы захотите составить мне компанию за ужином.
– Со смиренной радостью принимаю ваше приглашение, – ответил я наилюбезнейшим тоном, на какой только был способен.
И снова предчувствия меня подвели. Анну Хоффентоллер я представлял себе как румяную, рослую девушку с пухлыми щеками и большими грудями. Между тем, передо мной стояла стройная, светлоглазая и светловолосая дева с бледной кожей и немного слишком острым носом. Она улыбнулась при виде меня, но в этой улыбке не было ни радости, ни сочувствия. Она протянула мне тонкую руку с узкими длинными пальцами.
– Мой отец нанял вас, не так ли? – Она даже не спрашивала, а констатировала факт. У неё был тихий, бархатный, полный очарования голос.
– Попросил об услуге, – ответил я, – ибо инквизиторов не нанимают, Анна.
Она едва заметно вздрогнула, словно ей не понравилось звучание собственного имени в моих устах.