Ловите конский топот. Том 1. Исхода нет, есть только выходы...

Надеюсь, прозвучало это вполне убедительно, поскольку все остальные мысли я надежно заблокировал. А те, что транслировались, тоже были безусловно мои, на канканирующих девушек я всегда смотрел с искренним удовольствием.

По дороге в якобы подготовленное мной место, в длинных коридорах Замка, похожих на переходы с кольцевых на радиальные станции метро вроде «Павелецкой», мы вели себя полностью соответственно студенческим манерам и привычкам наших лет. Пытались петь бардовские песни, друг друга перебивая. Выясняли, где ближе всего взять пива или чего покрепче, вспоминали давно забытые политические анекдоты…

В общем, создали достаточный напор и объем «белого шума», чтобы у логически мыслящего устройства, не являющегося генетически русским человеком, выбило пробки. Тем более что по пути, вообразив тот самый тоннель к «Павелецкой» со всеми торговыми заведениями, Сашка выхватил с прилавка возникшего за поворотом магазинчика бутылку наверняка «паленой» водки, рассчитавшись столь же виртуальной сторублевкой без сдачи. И мы тут же начали ее распивать, благо милиции в перспективе не просматривалось.

Это, как я понимаю, относилось уже к постсоветским реалиям двухтысячных годов.

И хорошо — Замку лишняя нагрузка на мозговые ячейки. Не помню имени, но был в свое время советский писатель-фантаст, в рассказе которого герои вырвались из плена планетарного электронного супермозга, именно забив ему оперативную память неразрешимыми логически задачами, перемежаемыми ерундой вроде: «Последнее дело — запивать шашлык лимонадом».

В нужный момент Шульгин толкнул нас в сторону, и тут же мы оказались на омерзительно грязной и вонючей площадке перед «черным ходом» той самой коммуналки, где мы с Сашкой заседали еще «до исхода». Предполагалось, что она защищена от любого постороннего проникновения, ментального или физического. Туда не смог в критический момент послать тревожный сигнал даже сам Замок. Точнее, послать-то послал, а вот защиту его сигнал не пробил.

Здесь Сашка прямо на глазах отмяк, не просто успокоился, а перешел в совсем другое психологическое состояние. Будто фронтовик, внезапно получивший отпуск или длительную командировку в глубокий тыл после года, проведенного на самом переднем крае.

Огляделся с доброй улыбкой, предложил располагаться, чувствовать себя как дома, указал рукой на квадратный дубовый стол с пузатыми резными ножками, явно сохранившийся «от раньшего времени».

Стол был безусловно отличный, на каком-нибудь аукционе, даже и Сотби, за него наверняка дали бы хорошие деньги, соразмерные с ценой всей квартиры, но покрывала его жалкая, местами облезшая до тканевой основы клеенка в бледных цветочках. На ней стояло именно то, что я помнил по первому посещению и что походя воспроизвел Сашка. Применительно к другому составу компании.

Четыре толстых фаянсовых тарелки с надписью «Нарпит НКТ»[48], рядом с ними бывшие в употреблении алюминиевые ложки и вилки. В центре — две бутылки зеленого стекла с залитыми красным сургучом пробками, граненые стаканы, три банки кильки в томате (вскрытые), литровая банка баклажанной икры. На двух тарелках побольше — малосольные огурцы и небрежно, но от души нарезанное сало. Домашнее, как бы родственниками из деревни привезенное или на колхозном рынке купленное. Хлеб круглый, ржаной, в хрущевские времена стоивший 16 копеек, а до того — кто его знает. На газовой плите древнего образца белела кастрюля, которой раньше не было, и от нее явственно тянуло запахом свежесваренной картошки в мундирах.

— Ни хрена себе!.. — восхитился Берестин и добавил еще пару крепких выражений.

— Осталось только убедиться, что перед нами не муляжи из папье-маше, — щелкнул языком Левашов, направляясь к столу и протягивая руку к бутылке. — Ну да, именно «Особая Московская», Главспиртпром НКТ. Не траванемся?

— Ну, в пятидесятые годы люди это пили и ели. Мы с Андреем прошлый раз выжили. Если за время нашего отсутствия сюда кто-нибудь яда сыпанул — тогда не знаю. «Но аппаратура — при ем!»

Шульгин достал из кармана и подкинул на ладони гомеостат.

— Тогда разливай, и продолжим. Становится интересно.

Я откупорил бутылку и разлил точно, грамм в грамм, как в станционном буфете.

— Надо же, — беря в руки стакан, сказал Алексей. — Сто лет за таким столом не сидел. Разве что в лейтенантах еще. Хорошая у тебя память, Саша.

— Дай бог, чтобы не только память, — в виде тоста произнес я, и все выпили, каждый со своими мыслями и своим настроением.

— А ничего. — Левашов внимательно прислушался к себе, как прошло и каково послевкусие. Зацепил полную ложку кильки. — Тоже ничего. Не хуже омаров… Жили же люди.

Почти сразу все растормозились, начали активно закусывать, будто все прочие заботы исчезли или отодвинулись в несущественную сейчас даль.

— Только, Саш, с памятью у тебя не совсем, — сообщил я, наливая по второй. Указал на стоявшую перед ним тарелку. — Я абсолютно убежден — прошлый раз было написано: «Общепит». То есть сдвинул ты лет на десять назад, а то и на двадцать.