Ловец во ржи

Вы бы ее видели. Вы сроду не видели такой хорошенькой и умной девчушки. Она, правда, умная. То есть, она с первого класса одни пятерки получает. Между прочим, я один тупой в семье. Мой брат Д. Б. – писатель и все такое, а мой брат Элли, который умер, я о нем рассказывал, был чародеем. Только я один по-настоящему тупой. Но вы бы видели старушку Фиби. У нее такие как бы рыжие волосы, слегка как у Элли были, очень короткие летом. Летом она их закладывает за уши. У нее красивые маленькие ушки. А зимой она их отпускает. Иногда мама заплетает ей косу, иногда – нет. Красиво так, правда. Ей всего десять. Она довольно худая, как и я, но такой изящной худобой. В самый раз для роликов. Как-то раз я видел из окна, как она пересекала на роликах Пятую авеню, направляясь в парк, вся такая изящно-худая. Вам бы она понравилась. То есть, если скажешь что-нибудь старушке Фиби, она в точности знает, о чем ты, блин, говоришь. То есть, ее даже можно брать с собой куда угодно. Если взять ее, к примеру, на паршивый фильм, она поймет, что фильм паршивый. А если взять ее на добротный фильм, она поймет, что фильм добротный. Мы с Д. Б. брали ее на этот французский фильм, “Жену пекаря”, где Ремю[10] играет. Она чуть не сдохла. Но ее любимый фильм – “39 ступеней[11]”, с Робертом Донатом. Она знает весь этот чертов фильм наизусть, потому что я водил ее на него раз десять. К примеру, когда старик Донат подходит к этой шотландской ферме, когда убегает от копов и все такое, Фиби во весь голос говорит эту строчку во время кино – прямо, когда шотландский тип говорит: «Вы едите селедку?» Фиби знает все слова наизусть. А когда этот профессор в фильме, который на самом деле немецкий шпион, выставляет перед Робертом Донатом свой мизинец без фаланги, старушка Фиби дает ему фору – она поднимает в темноте свой мизинчик ко мне, прямо у меня под носом. Она что надо. Вам бы она понравилась. Плохо только то, что она иногда чересчур впечатлительна. Она очень эмоциональна для ребенка. Правда. А еще что она делает, она все время пишет книжки. Только не дописывает. Они все об одной мелкой по имени Хэйзел Уэзерфилд – только старушка Фиби пишет «Хэйзл.» Старушка Хэйзл Уэзерфилд – это девочка-детектив. Она вроде как сирота, но ее старик то и дело возникает. Ее старик всегда «высокий привлекательный джентльмен порядка 20 лет.» Сдохнуть можно. Старушка Фиби. Ей-богу, вам бы она понравилась. Она была умной даже, когда была совсем мелкой. Когда она была совсем мелкой, мы с Элли брали ее с нами в парк, особенно по воскресеньям. У Элли была такая лодка с парусом, с которой ему нравилось валять дурака по воскресеньям, и мы брали с нами старушку Фиби. Она надевала белые перчатки и шагала прямо между нами, словно леди и все такое. А когда мы с Элли вели разговор на какую-нибудь общую тему, старушка Фиби слушала. Иногда ты забывал, что она рядом, потому что она была такой мелкой, но она напоминала о себе. Она все время перебивала тебя. Бывало, как бы дернет Элли или меня, и скажет: «Кто? Кто это сказал? Бобби или леди?» И мы ей говорили, кто это сказал, и она говорила, «А-а,» и продолжала слушать и все такое. Элли тоже от нее готов был сдохнуть. То есть, она ему тоже нравилась. Ей теперь десять, и она уже не такая мелкая, но все равно от нее все дохнут – по крайней мере, все хоть с какими-то понятиями.

Короче, она из тех, с кем все время хочется поболтать по телефону. Но я слишком боялся, что подойдут родители и узнают, что я в Нью-Йорке, и меня вытурили из Пэнси и все такое. Так что я просто одел рубашку. Затем привел себя в порядок и спустился лифтом в вестибюль, посмотреть, как там что.

Не считая нескольких сутенеристых типов и шлюховатых блондинок, в вестибюле было почти пусто. Но из “Лавандовой комнаты” доносилась музыка, и я пошел туда. Народу было немного, но мне все равно дали паршивый столик – в самой глубине. Надо было помахать баксом под носом у метрдотеля. В Нью-Йорке все решают деньги – кроме шуток.

Оркестр был дрянь. Бадди Сингер. Очень напористый, но не классно-напористый – пошло-напористый. К тому же, моих ровесников там было раз-два и обчелся. Вообще-то, никого, кроме меня. В основном, старичье, показушные типы со своими зазнобами. Кроме столика прямо рядом с моим. За столиком рядом с моим сидели три таких девицы лет тридцати или вроде того. Все трое были довольно страшные, и на всех такие шляпы, что сразу ясно, они вовсе не нью-йоркские, но одна из них, блондиночка, была сравнительно ничего. Она была как бы милашкой, блондиночка, и я стал ей слегонца подмигивать, но тут как раз официант подошел принять мой заказ. Я заказал виски с содовой, и сказал ему не смешивать их – я это сказал чертовски быстро, потому что, если будешь мямлить, решат, что тебе нет двадцати одного и не продадут никаких опьяняющих напитков. Но мне с ним все равно не повезло.

– Извините, сэр, – сказал он, – но нет ли у вас какого-нибудь удостоверения личности? Возможно, водительских прав?

Я смерил его таким холодным взглядом, словно он меня чертовски оскорбил, и спросил: