Ловчий

— Некому вспоминать, — многозначительно ответил Гаврилыч. — Ты ведь не считаешь, что Гафур был недоумком? — Он снова ударился в воспоминания, которые, впрочем, ни на шаг не приближали к разгадке.

* * *

За иллюминаторами — глухая ночь. Четыре мощных мотора несут нас в южные края.

Ирина крепко спит, привалившись к моему плечу. Она опять здорово набралась перед посадкой, а в салоне добавила еще. Я уже отмечал ее поразительную стойкость к алкоголю, но страх перед полетом, видимо, разрушал защитный барьер. Она пребывала в глубокой отключке. Что ж, грех не воспользоваться обстоятельствами.

Осторожно придерживая ее, я запустил руку ей за пазуху и извлек из внутреннего кармана куртки письмецо, которое Гаврилыч настрочил накануне своему дружку.

К моему удивлению, конверт не был заклеен. Я извлек из него вчетверо сложенный лист и развернул.

Увы, меня постигло разочарование. Буквы были знакомые, но слова — чужие. Я разобрал только три — «Дадо», «Ирина» и «Дима». Других имен, в том числе нашего главного супостата, текст не содержал.

Так же осторожно я вернул письмо на место, затем исследовал ее сумочку.

И тут мои усилия были вознаграждены. На самом дне, под прокладкой, я обнаружил упаковку клофелина.

Я посмотрел на спящую красавицу. Кого же она собирается вырубить? И когда?

VIII Дадо

Я знал и без подсказок Путинцева: октябрь в Средней Азии — один из самых приятных месяцев. Поистине золотая пора. Конечно, год на год не приходится, но нам определенно повезло. Я сразу это понял, едва мы сошли с трапа самолета в ташкентском аэропорту. Не верилось, что еще несколько часов назад приходилось поднимать воротник плаща, чтобы спастись от колючего сибирского ветра.

Здесь о плащах еще не вспоминали. Большинство мужчин щеголяли в безрукавках, а многие женщины все еще носили летние платья.

Оказавшись на твердой земле, Ирина сразу же воспряла духом и с удовольствием стянула с себя курточку, не забыв украдкой переложить письмо в сумочку.

— Ой, Димка, а мне здесь нравится! Ка-акое солнце! В этом Ак-Ляйляке такое же?

— Откуда мне знать?!

Воздух сегодня был так прозрачен, что вершины Чаткальского хребта, синеющие над городом, казались неправдоподобно близкими.

— Нам туда? — спросила Ирина.

— Не совсем. Там, куда ты показываешь, Бричмулла. Помнишь, была такая песенка: Бричмулла, Бричмулле, Бричмуллою…

Но она не помнила.

Машину я нашел в считанные минуты.

Пожилой усатый абориген согласился за доллары довезти нас до Кайраккума, назвав цифру, которая, по московским меркам, выглядела более чем скромно, да еще немало подивился, когда я кивнул, не став торговаться.

Ирина, успевшая похмелиться из припасенной бутылочки, снова задремала, разнеженная ласковым солнцем, а я во все глаза смотрел за окно. Прошло пятнадцать лет с тех пор, как я покинул Ташкент (в то время Мирзоев вкупе с Путинцевым и Джамалом вершил свои темные делишки).

И мне было любопытно наблюдать следы перемен. Но нового было мало, разве что исчезли вывески на русском языке, да среди прохожих попадалось меньше европейских лиц.

Притом дорога вела по закоулкам, мимо складов, стройуправлений и автобаз.

Наконец мы выехали на кольцевую дорогу, и водитель резко прибавил скорость. Сейчас будет мост через говорливую речушку Чирчик, сразу за которым тянутся бесконечные пригородные поселки.

Я вспомнил, что недалеко от моста располагалось корейское кафе, где подавали единственное блюдо под названием «кукси» — особо приготовленную лапшу, заливаемую холоднющим бульоном. Водочка под нее шла изумительно, даже в жаркие дни. Частенько мы собирались здесь тесной компанией. Где мои давние приятели и сослуживцы? Думали ли мы, произнося тосты за дружбу, что пройдет совсем немного времени, и судьба расшвыряет многих из нас по всей планете. Я уехал первым…

Задумавшись, я едва не прошляпил момент, когда мы проезжали мимо «Кукси». Несмотря на все потрясения, кафе уцелело и, судя по числу припаркованных у обочины машин, не утратило популярности. Но должно быть, там звучат уже другие речи…

Незаметно для себя я задремал, а когда снова открыл глаза, машина сворачивала с основной трассы на Бустон.

Характер местности резко изменился. По обе стороны дороги тянулись хлопковые плантации с четкими параллельными рядами растений, усыпанных клочковатой ватой. Вдоль рядов, согнувшись, передвигались сборщики, в основном женщины и дети, вызывая в памяти образы из «Хижины дяди Тома». И ни деревца вокруг, ни намека на тень.

Зато ничто не мешало обзору. Горы практически вкруговую синели на горизонте, их очертания дрожали в струящемся мареве. Памир. Необъятная горная страна. Где-то там тихо дремлет кишлак Ак-Ляйляк, не подозревая, что к нему приближаются искатели приключений, чтобы похитить тайну, которую он хранил столько лет.

За Бустоном — небольшим, уже таджикским, городком — пейзаж стал чуть ли не лунным. Ни плантаций, ни клочка обработанной земли. Красновато-коричневая почва напоминала спекшийся шлак. Рельеф вздыбился, то тут, то там к асфальту подступали голые скалы.

Казалось, дальше будет все хуже и хуже.