Ловчие

Толпа ещё полоумно ревела припев и прыгала, когда Нойз отвернулся от микрофона на стойке, глотнул минералки и начал решать какие-то то ли организаторские, то ли музыкальные вопросы, наплевав на зал. Сквозь трясину жарких тел я двинулся к выходу. Меня замутило с новой силой, хотелось глотнуть свежего воздуху. Подышать маленько, в себя прийти и…

— Всем привет!

Голос. Он был космически глубоким, магически объёмным. Казалось, это какой-то фокус, накрутка звукорежиссёра. Голос остановил меня — как ботинки в пол вцементировал! Я обернулся и увидел на сцене её. Цыганку. Только уже не ряженой, а в маленьком чёрном платье, свободном понизу и обтягивающим сверху. Она говорила, держа микрофон малость небрежно и умеючи, при этом поигрывала пальцами и стреляла иссиня-чёрными глазами в зал так, что тестостероновая его часть определённо видела в микрофоне ещё и кое-что иное.

— Сегодня я представлю вам, мои хорошие, новую песню. Ваня пообещал помочь её исполнить, — она махнула за кулисы, а за рукой потянулась тончайшая сеть бело-чёрного кружева. Крыло. — Скажем спасибо ему! С рифмой у Нойза всегда было хорошо, не то что у меня. Но вы меня за другое любите. А Ваня герой, да. Потому что мистику Ваня не переваривает и согласился только потому, что я его очень попросила.

Я затормозил вращение реальности. И онемел. Но этого же не могло быть! Просто. Не. Могло. Быть.

Спящая!

Воздух вдруг сделался жарче, кислее и гуще — толком не вдохнуть! Меня повело — то ли от злости, то ли ещё от чего. Но Дух рычал. Тихо, устало уже, но настойчиво толкая к ней, прямо на сцену — вот она, хватай!

Цыганка была сущностью! Не человеком!

Я почти уже решился провалиться на сферу ниже. Но она вдруг посмотрела прямо на меня, подняла тонкую бледную руку, по которой скатились несколько золотых и платиновых браслетов, и, сморщив носик, щёлкнула пальцами.

Гитары дали такой мощный звук, что даже дыхание перехватило, а вибрации от пола отозвались в кончиках волос. Нити музыки прошли по каждой клетке моего тела и сплелись пульсирующим клубком в мозгу. Да, это была ловушка. Я попался и ничего уже не мог с собой поделать. Я кайфовал.

— Кто-то хотел ответов? — призывно подалась вперёд цыганка, продолжая смотреть на меня одного. — Не вопрос — всего-то три монеты!

Зубодробительной сбивкой гитарный ритм прошили ударные, свет вспыхнул и угас под затухающий пульс басухи — жертвенно, пульсирующе. Толпа пришла в движение и заулюлюкала, я даже не сразу понял, почему. На сцену медленно вышел Нойз, буднично так, словно за хлебом, нажал ногой на педальку примочки и вступил — и ритм-гитарой, и вторым исполнителем, резко, как манифест, зачитывая каждую вторую строчку песни. А цыганка вскрыла зал, как консервную банку, будоражаще-мощным, визгливым вокалом:

“Когда родится первый Проводни-ик,
Воронка мира замедлит кружение
И Жернов поглотит даже солнца бли-ик.
От голода. В изнеможении.
Мучительно пуста была его страда-а,
Под стопами-копытами-когтями божьими
Но когда змея укусит кончик своего хвоста-а
Вскинутся мечи над теми божествами ложными”.

Голос цыганки, казалось, сам был способен вращать целую вселенную! Я стоял разинув рот, качаемый кем-то прыгающим даже тут, у выхода, и пытался понять хоть что-то.

“Когда погибнет первый Проводни-ик,
Настанет час голодного Жернова!
Все слои реальности он пронзи-ит,
Чтобы насытиться по праву первого”.

Толпа и вправду сделалась похожа на обезумевшее от запаха крови стадо. Люди ничего не понимали, и просто ревели, захлёбываясь массовым экстазом. Нойз вдруг схватил микрофон и выдал с такой экспрессией, что вены на его висках стали видны даже отсюда:

“Когда погибнет первый Проводник.
Чаши весов покажут кто мал, кто велик.
И если ты услышал меня, то беги.
К самому краю, вверх по руслу изначальной реки!”

Он швырнул микрофон, сорвал с себя ремень гитары, бросил её тут же, на пол, и ушёл. Но цыганка, улыбаясь, двигаясь под замедляющийся гитарный ритм, продолжила своим нечеловечески глубоким голосом вдавливать меня в отполированный подошвами пол:

“Всякий ловчий ловит, но не всякий ловим
Тенётами любви — чистой, жертвенной!
В логове змеи был рождён херувим,
Готовый потратить себя на прозревшего смертного!”