Читаем Lost structure полностью

быть, никакая наука не в состоянии объяснить, как функционирует язык, ибо только через язык мы можем

постичь, как функционирует мир. Действительно, для Хайдеггера единственно возможное отношение к

этому гласу бытия, каковым выступает язык, это "уметь вслушиваться", внимать, вопрошать, не торопить

время, хранить верность тому, что говорит в нас. Как известно, привилегированной формой такого рода

вопрошаний является поэтическое слово. Поэтическое слово объясняет вещи, но кто объяснит поэтическое

слово и слово вообще? К языку, как и к бытию, кода не подобрать и структуры их не вывести. Только

проявляясь исторически, в различные ЭПОХИ по-разному, бытие выступает в форме структурированных

универсумов. Но всякий раз когда мы пытаемся возвести эти универсумы к их глубинному первоистоку, нам

открывается неструктурированная и неструктурируемая безосновность.

Не секрет, что, совершая такую философскую операцию, Хайдеггер тем самым ставит под вопрос всю

западную традицию, в которой бытие всегда мыслилось как "ousia" и, следовательно, как "присутствие" "

(см. Einfuhrung, IV.4). Но если довести его мысль до логического конца, то под вопросом окажется само

понятие "бытия". Тот, кто изучает язык как безосновность, изучает исходное различие, которое никак

положительно не коннотируется и которое, хотя и побуждает к коммуникации, само по себе ни о чем не

говорит, разве что о собственной нескончаемой "игре".

Жак Деррида — это тот мыслитель, который, начав с критики структурализма под влиянием

Хайдеггера и Ницше, привел к логическому завершению указанное направление философской мысли. При

этом он сокрушает не только структурализм как философию (который «reste pris aujourd'hui, par toute une couche de sa stratification, et parfois la plus feconde, dans la metaphysique — le logocentrisme — que 1'on pretend au meme moment avoir, comme on dit si vite, "depassee"» (De la 18

grammatologie, pag.148) 6, он сокрушает само "онтологическое" мышление, как того и желал Хайдеггер.

Если "различие" (difference), чье движение порождения Деррида называет differance, лежит в истоках

всякой коммуникации, то она не поддается сведению к какой-либо наличной форме (р.83). Созидая все

временные, человеческие, исторические горизонты, различные "эпохи", о которых говорит Хайдеггер, различие "en tant que condition du systeme linguistique, fait partie du systeme linguistique lui meme... situee comme un objet dans son champ."7 И стало быть, его невозможно описать как структуру.

Если различие — не более чем "след" (снова перед нами разрыв, "Ьёапсе", ^сорюцо^), то это не просто

исчезновение источника: "elle veut dire ici que I'origme n'a meme pas disparu, qu'elle n'a jamais ete constituee qu'en retour par une non-origme, la trace, qui devient aussi 1'origine de 1'origine... Si tout commence par la trace, il n'y a surtout pas de trace origmaire" (p.90).8

Отметим, что подобный ход мысли имеет своим следствием утверждения, которые мы встречаем у

классиков структурной лингвистики от Соссюра до Ельмслева. Соссюр говорил, что звук как материальная

сущность не принадлежит языку, потому что языку принадлежит только система различий, которая наделяет

звуки значениями. Выводы, к которым приходит Деррида, значительно расширяют сферу действия второго

члена соссюровской оппозиции: не только система различий противопоставляется материальной

реальности звука, но различие представляет собой структуру любой возможной материальной

детерминации, такова структура детерминации, если ее еще можно назвать структурой. Но можно ли, ведь это уже не структура? Тогда что это?

Чтобы лучше понять, что у этой дефиниции различия есть свой "философский" резон, необходимо

вернуться к нашему определению кода в его наиболее элементарном значении "системы". Система

налагается на равновероятность источника информации для того, чтобы с помощью некоторых правил

ограничить сферу

6 «сегодня все еще остается и в целом, и в его самом порой плодоносном метафизическом пласте логоцентризмом, который некоторые слишком скоропалительно полагают "превзойденным"»

7 "в качестве условия лингвистической системы само входит составной частью в лингвистическую систему

помещаясь как объект в ее поле"

8 "(различие) означает здесь, что истоки никуда не делись, что оно и всегда-то было возвращением к не-

изначальному, следом, который оказывается, таким образом, началом начал. Если все начинается со следа, то

первоначального следа вообще не существует".

19

возможных событий. Система — это система вероятностей, сужающая изначальную равновероятность.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки