Читаем Lost structure полностью

чередование того, что мы знаем, с тем, чего мы не знаем. А как вообще может быть сообщено нечто

неизвестное? Противопоставления и различения и заставляют неизвестное всплывать из глубин неведомого.

Но тогда — и этот вывод так очевиден, что к нему не могли не придти все западные мыслители от

фламандских и поздних немецких мистиков до Хайдеггера, — коммуникация существует не потому, что

мне все известно, но потому, что есть вещи, МНЕ НЕИЗВЕСТНЫЕ. И не потому, что я есть все (как Бог), а

www.koob.ru

потому, что я не Бог. То, что составляет меня как человека, так это то, что я не Бог, это моя отделенность от

бытия, моя ненаделенность полнотой бытия.

Человек должен мыслить и сообщать и вырабатывать свой подход

к реальности, потому что он ущербен и обделен. Он наделен обделенностью. Он и есть эта нехватка, рана, beance. Зияние. У Платона на этот счет есть понятие /opiauoc;. Что такое ^(opicr^ioc? Словарь дает

"различие" или "отделение". Это различие по местонахождению в пространстве (^(ора). В том смысле, что

сущее и Бытие различаются по месту. Вспомним об "изначальном месте": это то место, где поме щается

Бытие. Но мы-то не там. Мы всегда в ДРУГОМ МЕСТЕ.

Это "другое место" и есть отсутствие бытия, которое обязывает нас задаваться вопросами и отвечать.

Не то чтобы мы общались, используя оппозициональные различия как инструмент. Но мы общаемся,

"говорим" именно потому, что мы онтологически укоренены в различии.

Эти платоновские мотивы подхватывает Хайдеггер и приходит к радикальным выводам в "Was heisst Denken?". Если в диалектике Присутствия и Отсутствия я — на стороне отсутствия, то я могу описывать

присутствие, только "показывая" его. Всякий философский дискурс исходит из Отсутствия. В лучшем

случае, как это и происходит у Хайдеггера, мышление должно быть мышлением этого учреждающего меня

различения, в котором я познаю Отсутствие, которое я и есть, а не Присутствие, от которого я по существу

далек, находясь в ДРУГОМ МЕСТЕ.

В этой схватке решающая роль отводится языку. Через него Бытие "раскрывается". Может быть, потому, что язык в качестве метаязыка способен описывать диалектику присутствия и отсутствия?

Очевидно, что нет, коль скоро язык (см. Лейбница) на этой диалектике и базируется. Ответ Хайдеггера

таков: язык это язык Бытия. Бытие говорит через меня посредством языка. Не я говорю на языке, но меня

проговаривает язык.

15

Идея Бытия, к которому мы имеем доступ только через язык, у Хайдеггера просматривается

совершенно очевидно, идея языка, который не во власти человека, потому что не человек думает на каком-

то языке, но язык мыслит себя в человеке 1. И именно плетения языка передают особые отношения человека

с бытием.

А это отношения различия и членения. Предмет мысли это Разли-чие как таковое 2, различие как

различие. Мыслить различие как тако-вое — это и значит философствовать, признавать зависимость

человека от чего-то такого, что именно своим отсутствием его и учреждает, позволяя, однако, постичь себя

лишь на путях отрицательного богословия. По Хайдеггеру, "значимость мысли сообщает не то, что она

говорит, но то, о чем она умалчивает, выводя это на свет способом, который нельзя назвать высказыванием".

Когда Хайдеггер напоминает нам о том, что вслушиваться в текст, видя в нем самообнаружение бытия, вовсе не означает понимать то, о чем этот текст говорит, но прежде всего то, о чем он не говорит и что все-

таки призывает, он выдвигает идею, которую мы находим у многих теоретиков онтологического

структурализма, превративших язык в потеху метафор и метонимий. Вопрос "кто говорит?" означает: "кто

тот, кто к нам взывает, кто призывает нас к мышлению?" Субъект этого призыва не может быть ни

исчерпан, ни охвачен какой-либо дефиницией. Разбираясь с одним на первый взгляд несложным фраг-

ментом Парменида3, понимаемым обычно, как указывает Хайдеггер, так: "Необходимо говорить и думать, что бытие есть"4, он пускает в ход весь набор этимологических ухищрений с целью добиться более

глубокого понимания, которое в итоге оказывается чуть ли не проти-

1 Из хайдеггеровских текстов, помимо Гельдерлин и сущность поэзии, см Письмо о гуманизме. Путь к языку (Мартин Хайдеггер Время

и бытие. Статьи и выступления М , 1993), а также Введение в метафизику. Среди работ общего характера о Хайдеггере (на нее мы в

первую очередь и опираемся) см Gianni Vattimo, Essere, storia e linguaggio in Heidegger, Torino, 1963, особенно главу IV, "Essere e linguaggio"

2 Cp Identic und Differenz, Pfullingen, 1957 (Хайдеггер М Тождество и различие М , 1997) См Vattimo, cit, pag 151 и целиком гл V

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки