Лоскутное одеяло

Телевизионные путешествия не обжигают холодом и не томят жарой. Телевизионные драки будоражат кровь, но не угрожают челюсти, и потому – безопасны. В красавиц с той стороны экрана легко влюбиться: их прыщи загримированы, перхоть не видна, и от них не пахнет потом. Отсутствие осязания, запаха и вкуса создает иллюзию идеальности и может привязать не на шутку. Куда труднее увлечься реальным человеком, у которого может пахнуть изо рта или же он может издавать смешные звуки при чихании. Что ни говори, виртуальная любовь имеет все шансы сойти за идеальную. Тогда реальную жизнь с ее потом и кровью, хлебом и простоквашей нужно будет вначале обругать, а потом – упразднить. Нужно будет перейти в мир плотских идей без самой плоти (нечто вроде виртуального секса). Это будет не мир чистых идей, о котором думали греки, а именно мир плоти без самой плоти. Если бы Платон жил в наши дни, было бы интересно его послушать на эту тему.

Ящик в углу комнаты, загораясь по вечерам, формирует внутренний мир активнее, чем мама или учитель в школе. Через тонкую грань, которая временами кажется зыбкой, то и дело в наши дома приходят те, кого мы никогда бы не согласились видеть в числе своих гостей. Единственным оружием является кнопка пульта с функцией «Выключить». Но и для нее нужна живая совесть, твердая воля и ясный смысл.

Я – вечен

Осел носит поклажу. Дрессированный пес – хозяйские тапочки. Ветер носит обрывки слухов, собачий лай и запах далеких пожаров.

Человек же носит в груди ощущение вечной жизни и чувство собственной уникальности.

«Я не умру». «Таких, как я, не было». Эти фразы звучат то и дело в душе человека. Этим мыслям противоречит окружающий мир, где все штампуется миллионными тиражами и ничто долго не живет. Эти мысли, как плачущего младенца, пытается задушить подушкой суеты повседневная жизнь.

А они все звучат и звучат. Все клокочут в груди человека.

Деньги человек носит в карманах. Очки – на носу. В груди человек носит мысли. Там, откуда вырываются гортанные звуки – наслаждения, страха, ненависти…

Все самое главное человек носит в груди. Не в портмоне, не в портфеле и не в карманах. Портфели хранят в своем чреве деловые бумаги, журналы, компроматы, DVD-диски.

Карманы более объемны. Если это карманы шинели, то они хранят кубики сахара, облепленные крошками хлеба, табачную пыль, пустую обойму. Карман пятиклассника богат рогаткой, мятым платком, копейками мелочи.

Карманы юноши – это часто карманы джинсов. Они узки, и в них не залезть. Поэтому они бывают пусты, как и мысли юноши. Чтобы знать о карманах больше, нужно быть карманником. Боже, сохрани!

У нас есть хранилища глубже, чем ямы в огороде, и прочнее, чем ячейка в швейцарском банке. У нас есть мышца величиною с кулак. Мышца, не знающая отдыха и ежесекундно разгоняющая кровь по телу.

На краю земли – дуб, на дубе – сундук, в сундуке – утка, в утке – яйцо, в яйце – игла. Игла – это самое важное в сказке.

В хвосте Галактики – маленькое Солнце. Вокруг маленького Солнца летает махонькая Земля. На Земле живет малюсенький человек. В его крохотной груди – едва заметное сердце. И там – все. Там рай и ад. Великий Бог со Своим Царством и страшный грех со своим хаосом. Там места больше, чем во всей Вселенной.

Как радиомаяк в открытом океане, сердце человеческое звучит с правильной периодичностью. «Я – вечен». «Такого, как я, не было»…

Ветер носит обрывки далеких фраз. Мама носит на руках плачущего ребенка и слушает шум дождя за окном.

Невместимо огромный мир пульсирует вместе с человеческим сердцем. Иного импульса у него нет…

Вид из окна больничной палаты

Вид из окна больничной палаты и вид из окна японского ресторана. До чего же они различны между собою! Хотя и больница, и ресторан расположены на одной улице рядом друг с другом.

Так не смешиваются вода и масло. Так сытый не разумеет голодного, а люди похожи на планеты, которые как-то притягиваются и отталкиваются, но не встречаются и не слепливаются воедино.

Почему этот огромный мир хранит гармонию и стройность? Ему давно следовало разлететься в куски, разделиться на атомы, которые должны удаляться и удаляться друг от друга в бесконечность. Если, конечно, мир бесконечен и если правда, что был Большой взрыв…

Мир мог бы не взрываться, а наоборот, взаимно притягиваться частями, склеиваться, слепляться в неразделимую массу. Это было бы похоже на оргию, на мистическое совокупление. Возможно, так гаснет рассудок у сектантов на ночных собраниях, и они, не разбирая лиц и пола, смешиваются, превращаются в многорукое и многоголосое похотливое чудище. В конце концов, и пельмени, брошенные неумелой хозяйкой в холодную воду, тоже слепляются в ком. Мир мог бы быть на этот ком похожим.