Лоренцо Медичи и поэты его круга

Средь малых звезд на темном небосводе
Струит сиянье полная луна,
Покой и мир царят во всей природе.

Создания земные властью сна
Избавив от трудов и убаюкав,
Уснувший мир накрыла тишина.

Один Коринто среди стройных буков
О милой Галатее тихо пел.
В лесу никто не слышал скорбных звуков,

И слезный свет в очах его горел,
Лишь он один не знал отдохновенья,
Стихами о любви своей скорбел:

«О Галатея, хладного презренья
Достоин ли Коринто, твой пастух?
Не трогают тебя мои мученья.

И лес к моим стенаниям не глух,
И даже Ночь, как бисер звезд рассыплет,
Порою к ним свой преклоняет слух.

Покоя стада моего не зыблет
Ни опасенье, ни укол тревог,
Оно самодовольно травку щиплет.

Спокойны овцы – бдителен и строг
Над ними пес, их верная охрана,
Ласкает их приветный ветерок,
Лишь я пеняю, плачу непрестанно.
Но что за прок от жалоб, слез таких,
Коль их не слышит та, что мне желанна?

Ах, ты бежала от очей моих
Быстрее мысли! Как узрели очи,
Так в сердце нет покоя ни на миг.

И есть ли сердце твоего жесточе!
Три пятилетья, нимфа, ты жила
На службе у Дианы в свите прочей.

Не хватит ли? Но ты не подала
Ни знака мне, ты отвергаешь милость.
И горе мне! призыву не вняла.

Бежишь, а тысяча б других склонилось!
Пред силой заклинания, ей-ей,
Луна, и та, на землю бы спустилась;

Людей Итаки превратить в зверей
Сумели заклинания когда-то,
Могли бы тронуть и бездушных змей.

Хоть груб мой стих, украшен небогато,
Его на ветер брошу, поглядим:
Быть может, донесется к ней, крылатый.

Блуждает ветер по древам густым,
И те, колеблясь, шепчутся приятно,
Эфир наполнив именем твоим,

Доносят до меня его, и внятно
К жестокой нимфе мой летит напев
Чрез долы, что простерлись необъятно;

Хоть Эхо, вторя плачу средь дерев,
Его двоит, хоть ветер пени множит,
Но в камне, знаю, не взойдет посев.
Ты недалече слушаешь, быть может,
В пещере где-нибудь; к тебе стремлюсь,
Ведь без тебя и миг напрасно прожит.

Тебя б узреть! О, я тогда потщусь
Смягчить твой гнев, чтоб стала благосклонней,
Я лика, белых рук твоих коснусь.

Коль будем вместе на цветущем склоне,
Плакучей ивы обдеру кору
И сделаю цевницу сладкозвонней!

Власы твои лозою уберу,
И млела бы лужайка под ногами,
Как стала б танцевать ты на ветру.

Устав, мы возлегли бы под дубами,
И я, цветы различные нарвав,
Тебя бы осыпал их лепестками.

Благоуханиям несчетных трав
Ты б улыбалась; где цветок сорву я,
Вставал бы новый, голову подняв.

Венками б осенял твою главу я,
Вплетал бы листья в золото волос,
Ты побеждаешь их красу живую.

И шепот чистых ручейков бы нес
Ответ на наши песни издалёка;
Нам пел бы птичий хор, сладкоголос.

Но ты бежишь, о нимфа, ты жестока,
На сердце жестких помыслов покров,
Но он не губит красоты до срока.

Когда ты гонишь зверя средь дубров,
Не я, пастух, а искушенный в лове
С тобою бы отправился на лов.
Ты мечешь стрелы, прячешься в дуброве,
Держа свой лук, но жду я кабана
В лощине с острой пикой наготове.

Терплю, несчастный, муки я сполна,
Когда, босая, ты бежишь проворно,
И я вздыхаю, ведь боязнь сильна,

Чтоб змеи, камни иль колючки терна
Не ранили стопу, что столь бела!
Мне не угнаться за тобой, бесспорно.

Как если поразила цель стрела
И извлекут ее, она клонится,
Но, выпрямившись, станет как была.

Ты так проворна, так легка, что мнится,
Бежишь ты по воде, а глядя вслед,
Я вижу, что стопа не омочится.

Но сердцу моему покоя нет:
Вдруг, как Нарцисс, внезапно ты истаешь —
Краса его пошла юнцу во вред;

Когда в ручье лицо ты омываешь,
Рябь сгладится и тотчас пропадет,
Как в зеркале, себя ты созерцаешь!

Ах, во влюбленных разум не живет!
Ты удалилась, но воображенье
Твой образ чертит мне на глади вод.

Гляжу в ручей и вижу отраженье
Свое я только, сколь ни кликай впредь,
Напрасно: ты исчезла, как виденье.

Не белолицый, но не хилый ведь,
Да я пастух не робкого десятка!
А кто не смугл, тот лучше, мне ответь?
И ты ведь не расстроишься украдкой,
Узнав, что волосата грудь моя,
Ведь нет во мне иного недостатка.

Не знаешь ты, на что способен я:
Хватаю я быка за оба рога,
И падает на землю он, стеня.

Залез в пещеру раз, а там – берлога,
Извлек оттоль я пару медвежат,
И уж была назад моя дорога,

Как вдруг вошла медведица, я сжат
Почти уж был в когтях зверюги ярой,
Разгневалась она за милых чад,

Но сук сломал, и с одного удара
Она простерлась, дух из тела вон;
Твоя, коль хочешь, медвежаток пара.

Со мной сходиться в схватке не резон:
Я победил на празднестве в честь Пана,
Теленком и телицей награжден.

В стрельбе посостязался бы с Дианой,
О четырех рогах бы получил
В награду долгорунного барана,

Он будет твой. Хоть Неифиле мил,
С ней хладен я: меня-то не завлечь ей,
Ведь лишь тебе я сердце подарил.

Ты знаешь: я богат, и столь далече
Разносится мычанье по полям
Моих быков и блеянье овечье.

Тебе я млеко свежее подам
И ягод с луга поднесу и белых,
И тех, чей цвет под стать твоим устам;
Плодов отборных, наливных и спелых,
Что пчел рои питают каждый год,
Каких и мир не знал в своих пределах.

С амброзией сравню свой сладкий мед —
Юпитер сам таким доволен будет,
В Сицилии он лучше не найдет.

Коль песня состраданья не пробудит,
Быть может, птичий сладкогласный хор
Тебя, о нимфа, сжалиться принудит.

Не слышишь ты, как огласил простор
Плач Филомелы горестной, и внемлю,
Что в песнях тех сквозит тебе укор.

Одну ее я в спутницы приемлю,
Но сжалишься – надежда не пуста,
Под смех твой я в слезах купаю землю.

Прекрасна ты и вместе с тем люта,
И всё же помни о своем уделе,
Ведь и твоя не вечна красота.

Приду в свой сад, лишь мраки поредели,
Светило встанет, волю дав лучам,
И явит то, чего не зрел доселе.

Весною розы посадил я там,
Но стоит только обратиться взору,
Совсем иное явится очам.

По белому и алому убору
Тех свежих роз ложится тень листвы;
Одна сомкнулась, хоть раскрыться впору,

Ту злобный ветер растрепал, увы,
А та едва бутон свой приоткрыла,
Иная не поднимет головы
И чахнет, в дол потупившись уныло.
Рождается и гибнет на глазах
Краса, что мир на час лишь посетила.

И видя сколько падает во прах
Листвы пожухлой, постигает разум,
Что наша юность как ресницы взмах.

Цветут деревья и все ветви разом
К светилу простирают вешним днем,
Внимая сладким ветерка проказам.

Вольготно древу: завязи на нем,
Но вот они час от часу тучнеют
И отягчают дерево плодом;

Плоды растут, неспешно тяжелеют
И давят весом на него, как спуд,
И сладким соком полнятся, и спеют.

Настанет осень, и плоды сорвут,
А там и до зимы недолго грозной,
Когда и листья, и цветы умрут.

Сорви же розу, ведь еще не поздно».