Лоредана

В течение последнего года во Флоренции в жизни моей появилась странная связь с Болоньей и двухъярусной Венецией: это был Лука дели Альбицци, который однажды приехал в монастырь. Ему было семнадцать, в монастыре он провел всего год, а потом, как и я, отправился в Болонью, с той, однако, разницей, что он собирался изучать гражданское и каноническое право. Широкоскулый, розовощекий, крепкий и излучавший физическую силу, он являл собой образец телесного здоровья. Его кулаки были как молоты, плечи подобны крепости, а рыжеватые волосы часто прилипали к потному лбу. И в то же время он был умен, сообразителен и лучше меня знал латынь. За час он с легкостью осваивал то, над чем я бился два. В Болонье я также узнал, что он был обжорой, любителем вина, приятелем проституток, гением притворной дружбы и ничто: ни вино, ни удары — не могло свалить это духовное лицо с ног. Лука мне сразу же понравился, но я не мог подружиться с ним во Флоренции из-за монастырских правил. А теперь я перехожу к рассказу о годах в Болонье.

Благодаря своей энергии Лука дели Альбицци казался мне природной стихией, горой, и в Болонье мы смогли стать друзьями, часто встречаясь в студенческом квартале. В первый год мы обожали бродить по огромной соборной площади. Его жизненная сила привлекала всеобщее внимание, и я почти влюбился в него. На самом деле, я обожал его и мог бы полюбить его и в плотском смысле, но такая любовь есть мерзкий грех, подлежащий наказанию кастрацией, как вы знаете, а в некоторых городах и сожжением. Однако не только убеждение в греховности подобных отношений останавливало меня, но и какое-то телесное понимание того, что есть правильно. Мужские тела не казались мне — расе Plato (при всем уважении к Платону) — подходящими друг для друга. И посему я молился, иногда постился и держался подальше от Луки. Прощаясь, мы с ним иногда обнимались, но больше никогда не дотрагивались друг до друга и никогда не говорили о наших чувствах. Однако разговор сейчас не об этом. Если я и согрешил с ним, то только в сердце моем, и этот грех давно исповедован и искуплен. Великий урок и тайна наших с ним отношений заключались не в этом.

Лука происходил из старинного флорентийского рода, почти уничтоженного политическими противниками около ста лет назад. Впоследствии все планы этой семьи: попытки заключить выгодные браки, получить должности, отсудить имущество — расстраивались. Видя блестящие способности Луки, его отец и другие родственники решили, что он должен восстановить состояние дома Альбицци, избрав церковную службу, добившись успехов и заняв, наконец, пост епископа. В своих мечтах они даже видели его кардиналом.

Достаточно было провести с Лукой час, чтобы понять, что этот человек не был рожден для Церкви. На занятиях, на диспутах, в области логики его убедительные рассуждения пробивали бреши в моих аргументах или обходили их, но не рассудок управлял им. Он был взрывным, нетерпеливым, напористым, всегда готовым подчиниться собственным причудам. Я восхищался его легкостью и бесстрашием. Но, зная его великодушие, родственники использовали и мучили его. Много раз говорил он им, что не желает жизни священника, что тоскует по мирской рутине, и каждый раз получал один и тот же ответ: ему следует перестать быть эгоистичным животным. Он должен служить своей семье и стать доминиканцем, чтобы помочь восстановить былое величие Альбицци во Флоренции.

Лука, как и я, уже носил тонзуру, но посвящение в сан должно было состояться позже. В течение двух лет я пытался помочь ему почувствовать религиозное призвание, а он высмеивал меня. Сам того не понимая, я просто потворствовал слепым законам авторитета. Я хотел, чтобы он стал послушным. И в то же время я верил, что выступаю на стороне Господа и доминиканцев. Разве одаренность Луки не была Божьим благословением? Так пусть же он служит высшему из всех благ, Господу. И хотя в стремлениях его семьи сквозили хитрость и цинизм, и я это полностью признавал, мне казалось, что он мог бы подняться над их мольбами, заставить их узреть истину и примириться со своей божественной миссией.

Да простится мне это лицемерие! Я был полностью захвачен своей работой в бедных приходах и хотел, чтобы Лука тоже принимал в ней участие. Через несколько недель после прибытия в Болонью я присоединился к одной из монашеских групп, Братству Мертвых Святой Марии. Я посещал больных в беднейших кварталах и собирал милостыню для приюта Святого Иосифа. Лука восхищался моими трудами, но не испытывал желания разделить их, и порой по целым неделям мы не видели друг друга.