Марианна взяла коня за поводья и повела в конюшню. Замкнутое выражение ее лица не вызвало ни у кого из челяди желания докучать ей вопросами. Поставив коня в денник, Марианна набросила ему на спину сухую попону и заметила под гривой кожаный мешочек – маленький, но тяжелый. Не посмотрев, что в нем находится, Марианна уже не сомневалась: что бы там ни было, но среди прочего она обязательно найдет письмо Робина, в котором указано время и место новой встречи. Спрятав мешочек в рукаве, Марианна приказала конюху растереть коня и вернулась в замок. Сдерживая желание немедленно прочитать письмо лорда Шервуда, она закончила утренние хлопоты и только перед завтраком вернулась к себе.
Марианна зажгла свечи – в комнате было сумрачно из-за дождливого утра – и торопливо развязала шнурок, тряхнув мешочек. Из него выпал тонкий пергаментный свиток и что-то еще, глухо звякнувшее о столешницу. Не обратив внимания на то, что упало на стол, Марианна, дрожа от нетерпения, развернула пергамент.
Письмо начиналось строками, написанными уже знакомым ей почерком:
Потом почерк изменился, как если бы первые строки, содержащие безукоризненную вежливость, и остальные были написаны с перерывом. Летящим, стремительным почерком Робин торопился поведать Марианне, к чему же он все-таки пришел в своих размышлениях:
Лист пергамента мелко задрожал вместе с пальцами Марианны. Она перечитала письмо еще раз, не в силах поверить глазам, но ничего не изменилось, все слова остались прежними. Марианна перевела взгляд на стол и увидела два браслета – те самые, которые она осенью отдала в дар реке с просьбой позволить ей встретиться с лордом Шервуда. Как они оказались у Робина? Марианна не знала, но то, что именно он вернул ее дар, причинило ей не менее сильную боль, чем письмо. Она просила о встрече с ним, встреча состоялась, и на этом все.
Выронив письмо, Марианна медленно подошла к окну и открыла его. Ее лицо стало мокрым от дождевой воды и слез. Страдая от невыносимой боли в сердце, Марианна тихо простонала и прижалась лбом к цветным стеклам оконной рамы.
– Любви напрасно сердце ждет, и грудь мою тоска щемит, – дрогнули ее губы. – Что более всего влечет, то менее всего сулит.