Лонг-Айленд

Она поднялась в спальню и оглядела ее, словно чужую. Подняла с пола брошенную Тони пижаму, размышляя, обязана ли теперь ее стирать. Впрочем, какая разница, это ничего не изменит. Может быть, сказать ему, чтобы убирался к матери, пока она соберется с мыслями?

А если это недоразумение? Не слишком ли она поспешила поверить в самое худшее о мужчине, с которым прожила более двадцати лет?

Войдя в комнату Ларри, Эйлиш посмотрела на крупномасштабную карту Неаполя, которую сын пришпилил к стене. Ларри настаивал, что родом оттуда, хотя мать и пыталась ему объяснить, что он наполовину ирландец, его отец родился в Америке, и даже дедушка с бабушкой не городские, а происходят из деревни к югу от Неаполя.

– Они приплыли в Америку из Неаполя, – сказал Ларри. – Хочешь, сама спроси.

– А я из Ливерпуля, но это не значит, что я оттуда родом.

В течение нескольких недель, пока сын работал над школьным проектом о родном городе, кропотливостью и усидчивостью он напоминал сестру. Однако, закончив проект, снова стал самим собой.

В свои шестнадцать Ларри успел перерасти Тони, черноглазый, гораздо смуглее отца и дядьев. Он унаследовал от них манеру требовать, чтобы к его мнению прислушивались, посмеиваясь над потугами матери и сестры доказать, что с ними тоже следует считаться.

– Я хочу приходить домой, – часто говорил Тони, – приводить себя в порядок, выпивать пиво и задирать ноги повыше.

– И я, – вторил ему Ларри.

– Я часто спрашиваю Господа, – замечала Эйлиш, – что еще я могу сделать, чтобы облегчить жизнь мужу и сыну?

– Меньше разговоров и больше телевизора, – отвечал Ларри.

Другие подростки, жившие в тупичке, где стояли дома братьев Тони, Энцо и Мауро, вели себя скованнее, чем Розелла и Ларри. Розелле нравилось спорить, приводя факты, выискивая недостатки в аргументации другой стороны. Ларри любил все обращать в шутку. Против воли Эйлиш всегда оказывалась на стороне Розеллы, тогда как Тони порой начинал смеяться над абсурдными замечаниями сына раньше самого Ларри.

– Я простой сантехник, – говорил Тони. – Обо мне вспоминают только тогда, когда обнаружат протечку. В одном я уверен – ни один сантехник не доберется до Белого дома, разве что там потекут трубы.

– Но в Белом доме постоянные утечки, – замечал Ларри.

– Надо же, – язвила Розелла, – а ты у нас, оказывается, политикой интересуешься!

– Если бы Ларри дал себе труд заниматься, – говорила Эйлиш, – он бы вас всех удивил.

* * *

Эйлиш слышала, как вернулась Розелла. Неужели их привычному легкому подтруниванию за столом больше не бывать? Если тот мужчина не мошенник, большой главе ее жизни пришел конец. Ей хотелось, чтобы, узнав о беременности жены, он принял другое решение, не касающееся их с Тони, но она понимала, каким тщетным и отчаянным было это желание. Она не могла запретить ему постучаться в ее дверь просто потому, что ей этого хочется.

Каждый вечер за ужином Тони подробно расписывал клиентов и их дома, рассказывая, какую грязь те разводят рядом с раковиной и унитазом. И если порой Эйлиш приходилось его останавливать, то потому лишь, что Тони заставлял Розеллу и Ларри покатываться от смеха во время еды.

– Но этим папа зарабатывает на хлеб, – говорил Ларри.

– Видели бы вы, что они там развели, – снова заводил свое Тони.

В будущем, подумала Эйлиш, ей придется присматривать за Тони, если она хочет понимать, что он скрывает.

Ответив на приветствие Розеллы, Эйлиш вернулась в спальню и закрыла за собой дверь. Она пыталась вообразить реакцию дочери и сына на известие о том, что чужая женщина ждет ребенка от Тони. Ей казалось, что Ларри, несмотря на внешнюю развязность, невинен и ему будет нелегко осознать, что отец занимался сексом с женщиной, в доме которой чинил трубы. Розелла читала романы и обсуждала с дядей Фрэнком, младшим из братьев Тони, самые громкие и зловещие судебные дела. Если муж душил жену, а потом рубил ее на куски, Фрэнк, который был адвокатом и единственный из братьев окончил колледж, узнав леденящие душу подробности, делился ими с племянницей. Вероятно, известие, что у отца была связь с другой женщиной, не шокирует Розеллу, хотя кто его знает.

Странно, подумала Эйлиш, а ведь Тони гораздо стеснительнее, чем она. Муж смущался, когда по телевизору слишком долго и страстно целовались. Он и его братья пихали друг друга локтями за столом, намекая на неприличные шутки, но дальше дело не шло. Они никогда не рассказывали анекдотов. Эйлиш нравилась старомодность Тони. Она вспомнила, как он вспыхивал, когда она заводила разговор о том, что им надо предохраняться. В конце концов, подслушав разговор невесток, которые с легкостью обходили церковные установления, она просто положила упаковку презервативов на прикроватную тумбочку Тони.

Заметив упаковку, он улыбнулся и открыл ее, словно не знал, что внутри.

– Это для меня? – спросил он.

– Для нас обоих, – ответила она.

Если бы он использовал один из этих презервативов несколько месяцев назад, подумала Эйлиш, то уберег бы их семью от множества бед.