Локи

Вместо лиц – зеленые пучеглазые рыла с длинными ребристыми хоботами. На поясе – ремень, на ремне суконный подсумок. Все вместе сложить, страшновато выходит. Были людьми – чудищами стали.

– Терпеть, терпеть! – донеслось сзади. – Кто маску снимет, сразу в карцер на три дня.

Потом, конечно, сообразил, что к чему. О противогазах ему рассказали еще вчера, сначала неведомый «полосатик» в административном корпусе, где шваброй орудовать довелось, а потом и господин Зеппеле, уже с подробностями. Привезли их из Горгау, с тамошнего склада, чуть ли не целый грузовик разгрузили. Только старые они, с Великой войны. Которые поновее, саперы уже эвакуировать успели.

– Равняйсь! Смир-р-рно! Нале-во! Масок не снимать! Шаго-о-ом…

Противогазы удивили, но не слишком. Про снаряды в крепости знал каждый, значит, и в самом деле грузить придется. Радоваться нечему. Если прежде Локи надеялся в пустом кабинете за книжкой отсидеться, то теперь даже не знал, что и думать. Может, пронесет, а, может, он тем, которые в противогазах, еще завидовать станет.

Два дня Хорст честно подметал и мыл кабинеты. Кончилось раздолье! И заступиться некому, потому как Глист исчез. Был и нет, словно на свет не рождался. Спрашивать Локи поостерегся, но вчера после отбоя тот же господин Зеппеле слушок передал. Будто бы застрелился в форте офицер, но не здешний, командированный. Почему, неведомо, тело сразу же увезли, а расследование даже не начинали.

Хорст хотел переспросить, но понял, что не может. Язык заледенел, а вместе с языком и он сам. Вот так взял, значит, и застрелился…

«Сегодня же, ваше величество».

Потом отпустило, но не до конца. Локи лежал на нарах, тихий, словно мышь под веником, и только моргал, пытаясь мысли утрясти. С одной стороны страшно, был человек и стрельнулся. С другой, тоже страшно, но уже не так. Не таким был господин Виклих, чтобы оплакивать долго. Помер и ладно, но если со стороны взглянуть и от страха не трястись, что же это выходит?

А выходит то, что это он, Хорст Локенштейн, унтерштурмфюрера приговорил. Сам судил, сам приговор вынес… То есть даже не он, а сам король Август – волею своей королевской. Словно в средние века при кайзере Барбароссе. Принесите, мол, мне голову врага моего – и принесли, не замешкались.

Страшно стало Хорсту, пострашнее даже чем в смертном подвале. Воры кровью не мараются, брезгуют. А он взял – и человека убил. Пусть и не совсем человека… Потом и Арман-дурачина вспомнился. Выходит, отомстил король, сам о том не ведая, за своего бывшего друга?

К утру, к серому предрассветному сумраку, отбоялся. Холод куда-то пропал, даже игла, вечная мучительница, спряталась. Решил, что справедливо вышло. Глист и его начальство не с тем шутить вздумали. К венцу королевскому кому попало прикасаться не след. Мал был чином унтерштурмфюрер, не на свой кус рот раззявил. А его, Локи, дело протокольное, всего лишь по команде доложил.

Вот только что теперь будет? В «зипо» у Гиммлера унтерштурмфюреров много.

Пока же, с Локи словно шапку-невидимку сняли. Консервами не кормили, не давали книг в ярких обложках, зато пару раз от души угостили «пластырем» – дубинкой поперек хребта. Хорст едва не обрадовался, хоть вроде бы не с чего. Вдруг и в самом деле забудут? Может, в «зипо» иных дел хватает? А без присмотра в тюрьме много чего придумать можно, только бы не мешали.

– Ста-а-ановись! Равняйсь! Смирно! Ма-а-арш!..

Обошлось без противогазов, со швабрами в Горгау погнали. А в крепости на плацу – крытые грузовики в несколько рядов. По какому случаю здесь, ясно. Так между грузовиками и шли.

* * *

Локи отжал тряпку, бросил на пол и с омерзением взялся за швабру. Уже третий кабинет подряд, если с утра считать. Торопятся «мертвоголовые» и всех прочих торопят. Кабинеты же все пустые, иные даже без мебели, как этот. Пусто! Паркет – и большой план на стене, в рамке деревянной. Этот план Локи и заинтересовал. Как только «черный» дверь прикрыл, он швабру к стене приставил и тихим шагом к тому, что в рамке. Не ошибся – Горгау, подробный план, хоть и старый, еще в прошлом веке составлен. Вначале обрадовался, словно дорогу на волю открыл, потом пригляделся, поскучнел. Не выбраться, со всех сторон бастионы с куртинами, ворот хоть и двое, но все, понятно, под прочным караулом. Каждой крепости наверняка подземный ход полагается, но на плане, ясное дело, его нет.

Швабра думать не мешала. А о чем правильный сиделец думать должен? Ясное дело, о побеге. Прежде иных забот хватало, теперь же, от Глиста избавившись, можно тереть тряпкой старый паркет и вспоминать все байки, что от подельщиков слышал. Чего только те о побегах не рассказывают! И про решетки перепиленные, и про переодевание, и про спуск прямиком в тюремную канализацию. Блиц-наставник, однако, после очередной подобной истории рассудил, что самый верный побег, он самый простой. Вышел из камеры – и прямиком к воротам, не оглядываясь. Только подготовить его всего труднее. Одному никак не осилить.