Локи Выдумавший обман

Улыбка старому инкубу с толпой девочек, кивок демонесе с ее «песиком» — парнем лет двадцати, которого она водит на поводке в одних кожаных трусах. Я по природе не брезглив, но от такого зрелища меня всегда подворачивает. Видимо, бедолага крепко ей задолжал, раз позволил так собой помыкать. Отсюда мораль: никогда не садитесь за карточный стол, если не уверены, что играете хорошо. И если у вас нет стальных яиц, потому что моя личная статистика такова: большая часть проигравших просто не выдерживают блефа, даже если держат в руках уверенные «стрит» или «каре»[1].

Пока для У готовят стол и охлаждают ее любимое шампанское, я подзываю начальника охраны. Тот отчитывается, как солдат: в зале все тихо, игра идет своим чередом.

— Только за тринадцатым столом… — Он ведет взглядом в сторону того самого проклятого столика.

Ох, только этого мне не хватало.

Видите вон того типа, седого, в серой хламиде в пол, подпоясанного веревкой? Нет, это не блаженный, это самопровозглашенный создатель в смертном мире. Смешно, да? Когда-то был простым электриком, чинил проводку и что-то там у мужика не срослось. В общем, очнулся в больнице в здравом теле и не очень здравом рассудке, решив, что ожоги на ладонях — это стигматы, и он теперь помазан говорить от Его имени.

Само собой, ничем таким отец его не мазал, но зато произошел какой-то сбой, и теперь этот парень может время от времени произвольно вваливаться в Тень, особенно когда впадает в транс от множественного повторения им же придуманных молитв. И каждый раз, как выпадет — начинает бухтеть о том, что мы, демоны и прочие недостойные твари, сосем жизнь из смертных и потому жируем.

Обычно таких называют блаженными, но, увы, этот слишком агрессивен и в реальном мире армия его фанатом множится в геометрической прогрессии.

А теперь главный вопрос: что он делает в «Палаццо»?

Ответ: выводит меня из себя. Почему его не могут выставить? Потому что эта зараза знает: я не могу его тронуть. Ни я, ни любой другой демон или черт, или упырь. Он словно в коконе, и, поверьте, без вмешательства моего отца не обошлось. Знаете, Создатель тоже человек, и ему иногда интересно подпустить жабу к комарам, напоминая, что и мы не всесильны. Ну а так как в Тени бурную деятельность развел именно я, то и огребаю, соответственно, тоже больше всех.

Но где-то на половине пути к Лжетворцу я останавливаюсь, потому что слишком выразительно слышу знакомое волнение и смущение. Похоже, моя птичка почистила перышки?

Они с У спускаются по широкой мраморной лестнице под бархатной пурпурной дорожкой с золотыми вензелями в виде буквы «П». И если с удачей все понятно, то одного взгляда на Александру достаточно, чтобы я вот так, как зеленый, как сопливый, как окончательно свихнувшийся просто взял — да и сел на край игорного стола, сдвинув гору фишек около выигрывающего партию инкуба.

Честно — я и не знал, что близняшки выбрали ей такое платье. Клянусь, не видел его среди тех пакетов, которые взяли в первую очередь. Был уверен, что там только белье, развратные пижамы и все в таком духе. А не вот этот серебристый водопад на тонких бретелях с разрезом, за один взгляд на который я готов прямо сейчас закрыть «Палаццо», лишь бы никто не пялился на мою Александру.

У нее такие ноги, блядь!

Ноги, которые кричат: «Ползи сюда, демон, и знай, где твое место!»

Но если на минуту оставить в покое ее ножки — хоть это почти «миссия невыполнима» — и позволить взгляду прогуляться вверх, то там, под плотной серебристой тканью, видны два симпатичных «яблочка» маленькой груди и, блин…

Да ну что за на хер?

Вижу, как ткань натянулась на горошинках сосков и чувствую, как мой Бермудский треугольник неловко терзается от мысли, что у нее нет даже накидки, потому что в таком виде она выставлена всем напоказ, как египетская древность. Умница моя! Как хорошо, что наши мысли сходятся хотя бы в том, что никто кроме меня не должен смотреть ни на эти ноги, ни на эти сиськи. Поэтому, забив на время на Лжетворца, широким шагом практически несусь через весь зал, на ходу снимая пиджак. Александра не успевает поставить ногу на пол, а я уже тут как тут и укутываю ее плечи, заботливо, до самого носа.

У издает ехидный смешок. Вот даже не сомневаюсь, что это она выбрала платье, потому что… ну, потому что Овечка не из тех девушек, которым уютно в таких лоскутках на лапше вместо бретелей. Вот ботинки и всякие там необъятные свитера — это ее. Решено, завтра везу ее в какой-то готский магазин набрать всяких штук, в которых даже мне на нее будет страшно смотреть.

— Это уже лишнее, — говорит Александра, возвращая меня в реальность из фантазий, где я превращаю чудесное — будь оно тысячу раз проклято — серебристое платье в лоскутки, наслаждаясь тем, что под ним на ней одни только трусики. Хоть бы стринги, хоть бы стринги, чтобы одна ниточка и та «скушана» ягодицами.

С удивлением смотрю на результаты своих трудов: пока моя голова была занята образом Овечки в ленточках трусиков, мои руки наглухо застегнули на ней пиджак. Кстати, будь моя воля, так бы и оставил — любо дорого смотреть.