Локи все-таки будет судить асгардский суд?

Двери бесшумно распахнулись, пропуская преступника внутрь. В просторной комнате почти не было мебели. Стол, стоявший прежде в середине, был отодвинут к стене, свет факелов казался приглушенным, так что разобрать убранство комнаты было не так и просто. Только три кресла, стоящие на небольшом удалении друг от друга, бросались в глаза. Они образовывали полукруг, превращая помещение в арену театра. Локи украдкой взглянул на расположившихся в креслах асов. По лицу отца и матери ничего не удалось прочитать, а вот брат хмурился и даже не пытался скрыть своих чувств. Локи прошиб холодный пот — почему-то он был уверен, что судить его будет только Всеотец, а мать с братом не будут видеть эту позорную сцену. Видимо, они нужны были здесь для того, чтобы восстановить все произошедшее по кусочкам, но сделать им этого, очевидно, не удалось — царевич изворотливо лгал каждому.

— Локи, — громом разнесся по комнате тихий голос отца, — подойди.

Царевич высоко поднял голову, стараясь не поддаваться панике. Подойти? Но куда? К Всеотцу? Или же просто выйти в центр арены? Он приложил титанические усилия, чтобы сделать несколько твердых шагов, звук которых, казалось, эхом отражался от стен. Заставляя себя отвлечься от страшных картин расправы, поверженный бог вышел на середину комнаты и замер точно между тремя креслами. Ощущал он себя висельником перед казнью. Застыв, он недоуменно вскинул брови, не смея раскрыть рта, чтобы спросить, следует ли ему подойти еще ближе или остаться на месте?

Лицо Одина не выражало ничего, казалось, ему совершенно безразлична судьба стоящего перед ним преступника, потому как приговор вынесен заранее.

— Тор, — Всеотец повернул голову к старшему сыну, — изыми его оружие.

Локи едва сдержался, чтобы не выдать своего отчаяния. Забрать оружие. Царская семья уже боится, что он нападет на них прямо в их же покоях? Да кем они его считают: бешеным псом, чудовищем? А ведь он и есть чудовище.

— Брат.

Локи не заметил, как Тор остановился в паре шагов от него и протянул руку. Что ж, противиться воле Одина бессмысленно, затевать еще одну драку с Тором глупо. Локи отцепил пояс с кинжалами, с которым обычно не расставался. Кинжалы были его единственным оружием, Отец это прекрасно знал, так что обыскивать не станет. Да и обыскивать многослойное одеяние царевича почти невозможно. Если только не заставить его переодеться во что-то. В тюремную робу, например.

— Ты нашел в себе силы вернуться в Асгард, — произнес Один, пристально глядя на свою жертву. — Это достойный поступок.

Локи вздрогнул и медленно поднял лицо, встречаясь глазами с царем. «Он знает. Доносчики-вороны!» — пронеслось в голове. Царевич бросил на Тора быстрый взгляд, потом одним резким движением вынул ножны с отравленным кинжалом и отдал брату. Теперь он был безоружен и ощущал себя так, будто нагим вышел на поле брани. Эта мысль оказалось очень болезненной: царская семья считает его бесконтрольным чудовищем, а он их чуть ли не своими врагами.

Тор, не произнося ни слова, сел обратно в кресло. Кинжалы Локи он положил к себе на колени. «Они обо всем договорились заранее», — мелькнула паническая мысль.

В комнате воцарилась тишина. Локи не знал, ждут ли от него речи или же истязают молчанием. Он мужественно смотрел на отца и надеялся, что на его лице не отражалось того отчаяния, которое он позволил себе, вися над Бездной.

— Локи, зачем ты сорвал коронацию? — наконец, нарушил тишину голос Всеотца.

— Что? — тут же послышался удивленный возглас Тора.

Отец начал с такой мелочи? С коронации Тора? Что ж, это может быть шансом на спасение.

— Чтобы доказать, что Тор не достоин править, — проговорил Локи твердо и решительно. Он знал, что поступил правильно, и он должен был убедить в этом отца. — Я спас Асгард от его безумного правления. Ты знаешь, что я прав! — Локи приближался к креслу Одина легкой походкой; страх и отчаяние сменял привычный азарт словесной битвы, которые так любил царевич. Сейчас ставкой этой баталии была жизнь, что усиливало его пыл, позволяя полностью погрузиться в собственные чувства, даже позволить себе поверить в них сполна. — Я укрыл ётунов и провел их в хранилище оружия, я подговорил Тора обойти твой запрет и пойти в Ётунхейм. И я спас его жизнь, рассказав стражнику о нашем походе. Ты сам признал, что в таком глупце Асгард не нуждается!

Локи резко замолчал, замерев в нескольких шагах от отца. Если бы он не пытался совершить самоубийство, то мог бы говорить красивее и дольше, но он был слишком вымотан страхом и ожиданием неизбежного, так что даже его лучший друг — голос — отказывал ему.

— Брат! — воскликнул Тор, не скрывая ярости и презрения. Локи сверкнул глазами в его сторону, словно говоря: «Могучий Тор, у тебя еще будет шанс отплатить мне». Вмешиваясь в речь младшего, он мог завести его игру не в то русло и разрушить хрупкий настрой, который помогал Локи говорить с таким жаром, отстаивая собственную жизнь.