Локи все-таки будет судить асгардский суд?

Наконец, Локи подъехал почти вплотную и спешился. С каким восторгом смотрела толпа на воссоединение матери и сына! Пусть все видят, что в царской семье все хорошо, ничто не омрачает идиллию и полное взаимопонимание. Фригг играла в беззаботность и счастье всю жизнь, с тех пор, как вышла замуж. В ту пору её называли красавицей, и сейчас о ней говорили то же, несмотря на почтенный возраст. Асы будто не видели, что их царица уже совсем не так хороша, как раньше; не видели они и цвета волос Локи: он считался столь же великолепным, сколь и Тор, хотя народная традиция приписывала черные волосы рабскому происхождению.

Локи хорошо знал и принимал правила. Он говорил все, что должен был, но его скованность, страх и неуверенность сквозили в каждом движении и были хорошо заметны той, которая знала его почти с рождения. Фригг не изменилась в лице, но едва удержалась от того, чтобы дотронуться до младшего сына и хоть как-то поддержать, показать, что его страх беспочвенен, его откровенность станет первым шагом на пути к возвращению и прощению, которое, царица не сомневалась в этом ни на мгновение, было самым сокровенным его желанием. Пусть он раскается, вернется во дворец, поближе к ней, подальше от Хагалара, который должен был навсегда исчезнуть из жизни царской семьи еще семь столетий назад. Фригг думала, что он пропал, но, как оказалось, просто затаился, чтобы разрушить мир в тот момент, когда он станет совсем хрупким.

Блудный сын предложил ей руку. Слишком уж поспешно он хотел войти в Гладсхейм, но можно дозволить ему такую малость. Фригг позволила увести себя во дворец и, только оставшись наедине с ним, заговорила:

— Ты хорошо себя чувствуешь? — начала она как можно мягче.

— Конечно. Я здоров, — Локи говорил отрывисто: хотел показать, что полностью уверен в себе, но ложь выходила плохо. — Зачем было вызывать меня во дворец?

— Разделить с нами трапезу, — Фригг вздохнула: сын искал подвох в каждом движении, в каждом слове. Это было невыносимо!

— Я полагаю, что ради этого вы бы не заставили меня ехать так далеко. Вас тревожит что-то другое, верно? — голос Локи стал вкрадчивым. Он смел допрашивать её, собственную мать. Что же с ним случилось, что довело его до такого?

— Ответь! Отец приказал мне явиться, не так ли? Ради чего?

— Локи, — Фригг говорила медленно, так, как говорила обычно с Одином, если пыталась склонить его к угодной ей точке зрения, — ты должен знать, что он хочет помочь тебе. Не заставляй меня убеждать тебя в этом. Просто поверь.

— Значит, приказ, — сделал Локи однозначный вывод. Эти упрямство и скоропостижность выводов так на него не походила.

— Локи, пойми, — ей пришлось призвать на помощь всю выдержку, чтобы в голосе слышалась усталость, а не гнев, — у тебя есть то, чего нет ни у кого ни в одном мире: моя любовь. Моя и твоего отца. Мы — одна семья. Сделай первый шаг, не скрывай правду.

Она говорила и говорила, но понимала, что сын её не слышит, не хочет слышать, не хочет понимать, извращает каждое произнесенное ею слово. Как успокоить его? И возможно ли это? И стоит ли это делать? Локи не отвечал, стоя неподвижно, а потом повернулся к ней спиной и направился к трапезной. Как и тогда на поляне. Обида, боль или гнев заставили его так поступить? Или все они вместе? Что он услышал в безобидных словах, в желании помочь? Фригг многое отдала бы, чтобы понять душу того, кого, как она думала, знала лучше всех.

За ужином все больше молчали. Тор и Локи поздоровались так тепло, будто ничего не было: ни битвы, ни похорон, ни войны. Они сели рядом, но к еде почти не притрагивались. Фригг старалась вести беседу, но её голос тонул под сводами залы, не находя отклика. Молчаливые слуги подавали одно блюдо за другим. Все ели чинно, так, будто с ними за одним столом восседали послы восьми прочих миров. Молчание было напряженным. Фригг и Тор кидали на Одина настороженные взгляды, ожидая, когда ужин перейдет в допрос. Локи ел так медленно, будто опасался, что его отравят. Когда в первый раз поднесли эль, он закашлялся, чуть не пролив драгоценный нектар. Выпил его с большой неохотой, хотя уже много столетий предпочитал его прочим напиткам. Казалось, Локи лучше всех понимает, что случится и чем все закончится, хотя дара предвидения у него не было. Зато он был у Фригг, и если бы она могла контролировать его и вызывать видения, то многое было бы иначе. Один хмурился, явно принимая какое-то важное решение. Неужто он таки решил отступить и послушать воронов, а не жену и сына, и отпустит Локи в деревню, так и ни о чем не спросив? Неужто все усилия пойдут прахом, и любимый сын окончательно сойдет с ума от пытки ожиданием?

Фригг уже готова была спросить супруга о его дальнейших планах, как вдруг он встал из-за стола и жестко произнес, обращаясь как будто к противоположной стене:

— Я хотел бы поговорить с тобой наедине. Идем ко мне, — в абсолютной тишине, не нарушаемой даже дыханием, голос его прозвучал поистине громоподобно, многократно отражаясь от металлических стен и сводов зала.