Локация «Берег»

— И что? — с большим любопытством спросил Александр, зная непримиримую позицию отца по этому вопросу. Иван Аркадьевич всегда утверждал, что стоит ему или кому-нибудь из членов его семейства ступить на территорию СССР, как их тут же арестуют и, если не расстреляют, то уж наверняка отправят на Колыму.

— Мат, — равнодушным тоном сообщил Георгий так, словно его нисколько не занимала шахматная партия и думал он о другом. — Иван Аркадьевич согласился отпустить тебя. Ведь ты поедешь туда как студент Сорбонны факультета медицины. В СССР у нас с Иван Аркадьевичем есть знакомый — Миронов. Он уже довольно пожилой человек, но, зная, чей ты сын, с огромным удовольствием встретится с тобой и наверняка сможет организовать интересные встречи с советскими учеными.

— Великолепно! — вскочил с кресла Александр, опрокинув на пол доску с шахматами, засмеялся и махнул рукой. — Все равно проиграл партию. С вас матч-реванш.

— С удовольствием, — кивнул Бурцев. — Я полагаю, отец предупредит тебя, но я тоже считаю своим долгом, как друг вашей семьи предостеречь. Не стоит в Союзе делать акцент на том, что ты русский или имеешь русские корни. Имя Герман Крэйс не скажет ровным счетом ничего, тем более ты родился в Швейцарии. Ты ведь по паспорту Герман Крэйс?

— Герман-Алекс Крэйс. Когда получал паспорт, отец настоял, чтобы я взял девичью фамилию матери, — Александр усмехнулся. — Он боялся, что мне сложно будет поступить в институт с русской фамилией. Это все его эмигрантский синдром. Дома я Александр Кедров, во Франции — Герман Крэйс.

— Разговаривай только по-французски, пусть и через переводчика. Наедине с Мироновым попрактикуешься в русском. Этому человеку ты можешь доверять безоговорочно.

— Миронов? — вдруг дошло до Александра. — Это случайно не родственник нашей Лёли? А судя по возрасту… — он задумался. — Отец?

— Ты весьма проницателен, — удовлетворенно кивнул Георгий. — Его зовут Дмитрий Кириллович. Но о том, что он отец Ольги Дмитриевны тоже никто не должен знать. Никто, слышишь?

— Георгий Иванович, я все понял. Но это похоже на шпионский детектив.

— Для спокойствия твоего отца, можно поиграть и в шпионов. Расставляй фигуры, — указал он на шахматную доску.

* * *

Москва, вопреки ожиданиям, встретила солнечной погодой и радостными приветливыми людьми, просторными чистыми улицами. Александр подспудно ожидал увидеть все в черно-белом цвете с вкраплениями из красного — флаги, косынки на женщинах, транспаранты. А тут вполне европейский город, люди, правда, одеты простовато, но это компенсируется их доброжелательностью.

28 июля Александр участвовал в общем торжественном шествии от Всесоюзной сельскохозяйственной выставки до Лужников. На центральном стадионе им. Ленина выступали молодые люди из разных стран с приветствиями своих ровесников из СССР и других государств. От правительства выступал Ворошилов — председатель президиума Верховного Совета. Переводчиками у студентов были такие же студенты из ИнЯза и МГИМО.

Кедров сидел на трибуне, кричал и аплодировал, испытывая подъем и недоумевая, как отец мог отсюда уехать. Все страсти, о которых он рассказывал, казались теперь его сыну плодом воображения, озлобленности от того, что их фактически изгнали из страны, лишили дома, состояния. Но ведь это было… И Гражданская война, и репрессии — у Александра не было оснований не верить родителям и Лёле, и всему эмигрантскому обществу, окружавшему их семью и в Швейцарии, и в Бизерте, куда Кедровы переехали, когда Александру исполнилось восемь лет. Учился он уже там, во французской школе, но неплохо владел и арабским, нахватавшись словечек у Рафы.

В какой-то момент Александр погрузился в воспоминания и словно выпал из атмосферы всеобщего ликования. Не заметил, как на соседнее сиденье в ряду кто-то сел. Только увидел краем глаза бледные, в старческих пигментных пятнах руки, лежащие на рукояти резной трости.

— Молодой человек, — услышал он около уха французскую речь. — Мне кажется, мы с вами знакомы.

Александр повернулся и посмотрел на пожилого мужчину, с гладко выбритым черепом с шрамом над ухом и оспинами на щеках. Старик был довольно могучего телосложения, несмотря на возраст, с выправкой военного. Что-то в его глазах, словно бы немного сонных, показалось Кедрову знакомым.

— Я никого не знаю в Москве.

— Тебя должны были предупредить обо мне Георгий и Иван. Как там Лёля?

Александр догадался, что перед ним Миронов, но, памятуя о предостережениях того же Бурцева и отца, отстранился и настороженно спросил:

— А вы, собственно, кто?

— Дмитрий Кириллович, — старик протянул руку для рукопожатия. — Думаю, нам стоит прогуляться.

— А я не должен быть с группой? — оглянулся на переводчицу Кедров.

— Ничего, — усмехнулся Миронов. — Они на нас не обидятся.

Около выхода со стадиона стоял черный, блестящий на солнце ЗИМ. Александра впечатлила эта огромная машина. Дмитрий Кириллович сел за руль, Кедров — рядом. Сиденье пружинило под ним как батут, в открытое окно задувал жаркий летний ветер.

— Ты ведь говоришь по-русски? — заговорил вдруг Миронов.