Из универмага они поехали обедать в итальянский ресторан. В приюте Регина дважды обедала вне его стен, но то была забегаловка, владелец которой угощал детей гамбургерами и жареной рыбой. А здесь был настоящий ресторан, и так много надо было успеть увидеть, что она не поспевала есть, вести за столом разговор и одновременно восхищаться тем, что видела вокруг. Стулья здесь были настоящие, а не из твердой пластмассы, и вилки и ножи тоже настоящие. Настоящими, а не бумажными или из пенопласта были и тарелки, и напитки им приносили в настоящих стеклянных стаканах, и это означало, что посетители ресторанов не были такими неловкими едоками, как завсегдатаи забегаловок, и им могли доверить легко бьющиеся вещи. Обслуживали их не какие-нибудь сопливые подростки, а самые настоящие официантки, которые не совали им поднос с едой через стойку, а подносили его прямо к столу. И не требовали денег с посетителей за еду, пока те сами не захотят расплатиться!
Позже, дома у Харрисонов, после того как Регина распаковала свои вещи, почистила зубы, переоделась в пижаму, сняла с ноги скрепу и юркнула в постель, Харрисоны пришли пожелать ей спокойной ночи. Мистер Харрисон примостился на краешке кровати и сказал, что поначалу все ей будет казаться немного странным, даже иногда сбивать с толку, но постепенно она освоится и все будет в порядке, затем он поцеловал ее в лоб и проговорил:
– Спокойной ночи, принцесса.
Следующей была миссис Харрисон, и она тоже примостилась на краешке постели. Сначала она говорила о том, что они станут делать вместе. Затем она поцеловала Регину в щеку и сказала:
– Спокойной ночи, малышка.
И, когда выходила из комнаты, выключила верхний свет. Регину никто никогда не целовал на ночь, и потому она не знала, как вести себя в данной ситуации. Некоторые из монахинь любили обниматься, прижимая к себе то одну, то другую из своих питомиц, но лизаться никто из них не любил. Сколько Регина помнила, мигание лампочек в спальне означало, что в течение пятнадцати минут все обязаны лежать в своих постелях, потому что, когда свет погаснет, каждый ребенок должен будет сам подоткнуть свое одеяло на ночь. А сегодня ей два раза подоткнули одеяло и два раза поцеловали на ночь, а она была настолько поражена всем этим, что даже не поцеловала их в ответ, что должна была бы, как только сейчас сообразила, сделать.
– Ну и олух же ты, Рег, – сказала она вслух.
Лежа в своей великолепной кровати, со всех сторон окруженная в темноте перевитыми между собой розами, Регина мысленно представляла себе разговор, который вели между собой в эту минуту Харрисоны у себя в спальне:
– Ну и олух же я, – повторила Регина. – Засранка я, вот кто. – Она тяжело вздохнула. – Прости меня, Господи. – Затем молитвенно сложила руки и тихо зашептала: – Господи, если ты убедишь Харрисонов, чтобы они дали мне еще одну возможность исправиться, я никогда не буду говорить "засранка", я стану другой, вот увидишь. – Этого ей показалось мало, и она решила еще более Его задобрить. – В школе я буду учиться только на "отлично", никогда не буду бросать желе в купель со святой водой и очень серьезно подумаю о будущем поприще монахини. – Но и этого, с точки зрения Бога, видимо, было недостаточно. – И стану есть бобы. – Это скорее всего то, что нужно. Бог, видимо, гордился бобами. Создал же он так много сортов этого растения, и до чего же обильных! Ее отказ есть зеленые бобы, коричневые бобы, морские бобы и еще всякие другие бобы несомненно был зафиксирован на небесах в специальном, заведенном для этих целей журнале оскорблений Бога:
2