Логово проклятых

Во сне он снова слышал, как Стелла тихо плакала, зажимая рану. Михаил поворачивал ее, видел лицо, искаженное болью, и мольбу в глазах. Его сердце снова сжимала тоска от того, что тело нельзя забрать с собой, что он никогда не узнает, где ее могила.

Еще он видел сквозь сон свет ее глаз. А может, это было что-то другое?

– На-ка, – тихо касаясь плеча Боровича, сказал старик. – Выпей вот отвара. Вторую ночь ведь стонешь, гложет она тебя изнутри.

– Кто она? – хрипло спросил Михаил, открыв глаза.

Теперь он понял, что свет шел от печи, где старик разогрел в жестяной кружке таинственное варево из неведомых трав. Небо за окном светлело. Старик хмуро совал ему в руку кружку, переступал босыми ногами по деревянному, сто лет не скобленному полу.

– Война, – буркнул старик. – Она одних в могилу сводит, других до скончания века гложет. А потом тоже на тот свет забирает. Кого раньше, кого позже.

– Оптимист ты, старый, – сказал Борович, усмехнулся, принял кружку, чуть приподнялся на лавке и подбил под себя каменную столетнюю подушку.

– Я твоих слов не понимаю, – сказал старик, отошел к своей лавке и с кряхтением уселся на нее. – А ты мои понять старайся. Я давно на свете живу. Много чего видел, немало знаю про людей.

– Может, ты и прав, старый, – сказал Борович, вздохнул, спустил ноги с лавки и отхлебнул глоток отвара.

Спина его болела от жесткого ложа, в голове было как-то мутно. Наверное, не отошел еще от странного сна. А может, организм взялся отдыхать самостоятельно, без спроса, воспользовался двухдневным бездействием человека.

Отвар оказался терпким и чуть горьковатым. Но сейчас это было даже приятно.

У этого старика оуновцы ночевали часто. Боровича он тоже знал. Вот только тому трудно было понять, на стороне ли националистов этот человек, живущий один на окраине леса в километре от села. Или же он их пускал к себе лишь потому, что боялся? Расспрашивать Михаилу не хотелось. Незачем пугать человека.

Хотя по старику не было видно, что он тут кого-то боялся. Со всеми своими постояльцами он вел себя одинаково ворчливо и недовольно, держался даже немного свысока.

В сенях громыхнуло ведро, раздался знакомый голос. Борович вытащил руку из-под подушки, где уже взялся было за рукоятку пистолета.

Дверь в хату приоткрылась. В щель просунулась веснушчатая физиономия Волынова.

– Слышу, не спите уже, вот и решил сразу доложить, Михаил Арсеньевич. Вы выйдете или как?

Борович встал босыми ногами на пол. Холодок был почему-то приятным. Наверное, потому, что ноги очень устали за эти недели в сапогах. Босиком он и вышел на улицу, на деревянные ступени. Солнце уже виднелось за кронами, золотилось, пыжилось, старалось подняться и расплескать свои слепящие лучи по всему свету.

– Ну, говори!

– Ваша группа прибыла. Местом дислокации пока определено урочище Зимовое. В этой глуши еще с сорок первого остались кое-какие строения. Первый отряд собрался там закрепиться. Говорят, восстановить оборону в принципе можно, но это уже на ваше усмотрение. Хотя штаб рекомендует это сделать. Прикрывать вас лучше в стационарном лагере.

– Опять они за свое, – сказал Борович, нахмурился, но тут же махнул рукой. – Ладно, это не главное. Численность?..

– Тридцать два человека. Восемнадцать офицеров контрразведки СМЕРШ, имеющих опыт боестолкновений с бандами УПА и парашютистами. У каждого на счету по несколько личных задержаний. Волкодавы, одним словом. Восемь сержантов и старшин из спецотряда НКВД Медведева «Победители», работавшего под Ровно. Шестеро бывших партизан, хорошо зарекомендовавших себя, прекрасно знающих эти места. Все люди надежные, с боевыми наградами.

– Насчет вас троих что сказано? – с улыбкой спросил Борович.

– Куда же вы без нас, Михаил Арсеньевич. Капитан Байбаков, старшие лейтенанты Волынов и Полянский остаются в вашем распоряжении в качестве личной охраны.

– А Володя Кручилин?

– Сказали, что рисковать не стоит. Если он после того побоища появится живым и невредимым, то этот факт трудно будет объяснить. Хотя радист и просился.

Аркаша Волынов привел еще и четырех лошадей под седлами.

Через час маленькая группа въехала в лес. Двигалась она, как и всегда, с большой осторожностью. Байбаков ехал первым, за ним на расстоянии двадцати метров держались Борович с Полянским. Волынов замыкал колонну.

Чтобы не утомлять лошадей, всадники делали остановки через каждые шесть часов. Огня не разжигали. Ели вареное мясо с хлебом, сыр, запивали кофе из большого немецкого термоса.

К полудню, когда солнце поднялось к зениту, на потные лица и шеи стали липнуть паутина и мошкара, Борович вдруг уловил сладковатый трупный запах и начал крутить головой. Через пять минут они нашли трупы. Все четверо стянули с голов фуражки.

Это были две девушки с погонами сержантов медицинской службы. Их увели сюда, сперва изнасиловали, а потом закололи штыками или ножами. Юбки и гимнастерки были разорваны. Тела вздулись и потемнели. Видимо, они лежали здесь уже никак не меньше недели.

– Сволочи! – прошептал Полянский, играя желваками. – Звери, нелюди! Животные. Похоронить бы девочек.