Но это так, если исходить из фрейдовской модели индивидуального бессознательного как некой свалки отходов. Если же исходить из юнговской модели коллективного бессознательного, то будет совсем другая картина. Коллективное бессознательное – это архетипы. В определенном смысле можно сказать, что фрейдовское бессознательное – это природа, а юнговское – это культура. Но ни у Фрейда, ни у Юнга не было законченной модели бреда.
Если исходить из нашей синтетической модели бессознательного как двух зеркал, отражающихся друг в друге, то картина будет такая. При «нормальном» функционировании мышления малое и большое зеркала будут находиться в гармонии – что-то от природы, что-то от культуры. Все хорошо, все довольны. Но когда начинается бред, коллективное бессознательное подавляет индивидуальное. Бред – это огромное кривое зеркало. Странные объекты – это осколки архетипов, с ними «договориться» очень трудно.
Какие маневры здесь может предпринять патологическая психика? Во-первых, она может идти до конца и начать измельчать осколки, превращая их в ментальную труху. Но это путь однозначно гибельный – путь к психической смерти, например, кататонии. Второй путь состоит в том, чтобы из этих ментальных осколков создавать химерические соединения – «полужуравль и полукот». Это более продуктивный путь? Почему? Можно предположить, что когда родилось «первобытное сознание», оно было бредящим, реальность представлялась ему виде причудливых химерических «полужуравлей и полукотов». «Первобытное сознание» не разделяло внутреннего и внешнего. Это был, так сказать, первичный бред. Сущность этого бреда заключается в том, что человек пытается совладать с «мыслями», т. е. думать (это тоже тезис Биона). Для этого он собирает осколки странных объектов в химерические соединения. Иногда получалось неудачно, и эти констелляции отбраковывались. Но иногда получалось удачно, и человек начинал замечать, что он не один, что есть другие люди. Они начинают бредить вместе, т. е. как бы «разговаривать». У них появляется арбитрарный язык. Они начинают отличать «подлинное» от «вымышленного», хотя делают это, конечно, не так, как это делаем мы, современные люди. Они, например, убеждены, что мертвецы обитают где-то рядом и их надо ублажать, иначе они вернутся и наделают зла.
Мы привыкли думать про себя, что мы – разумные существа и в состоянии, в частности, отличать внутреннее от внешнего и подлинное от вымышленного. Но где гарантии, что мы проводим эти различия правильно? Таких гарантий нет. Бред продолжается. Только со временем он приобретает более утонченный характер. XX век, конечно, много «испортил». Особенно кино, квантовая физика и психоанализ. Мы стали вновь уважать безумие. Если бы в XIX веке обнаружили сочинения Хайдеггера и Делёза, то их сочли бы бредом сумасшедших. А мы читаем, конспектируем, восхищаемся. Но, конечно, повторять вслед за Кальдероном, что вся жизнь – только бред, банально. Но это не хуже, чем повторять за Гегелем, что все действительное разумно. Ничего оно не разумно.
К чему же мы приходим? Я думаю, что все мы живем в состоянии
Теперь рассмотрим подробно понятие согласованного бреда. Что это такое? В чем главное отличие бреда от «нормальной» жизни? Не так-то легко ответить на этот вопрос. Можно попробовать сказать так: в нормальной жизни соблюдаются законы логики и физики – коровы не летают, животные не разговаривают, 2×2=4. В бреду коровы летают, животные разговаривают, дважды два равно круглому квадрату. Допустим, кто-то говорит мне: «Я слышал, как моя кошка разговаривала с соседским котом». Я отвечаю: «Очень смешно». Он: «Да нет, я серьезно, сам сначала не поверил. Но они правда разговаривали». – «На каком же языке?» – «Как на каком? Разумеется, на кошачьем!»
Здесь я вспоминаю реальный эпизод. Мой друг-шизофреник рассказывал мне о посещении своих знакомых: «Я им сразу сказал, что они – фашисты, и они начали меня бить. И Вовка меня бил, и его жена Танька меня била, и их кошка меня била». – «А как она тебя била?» – «А она меня царапала». И он вдруг показал исцарапанные в кровь руки.