Немигающий огненный глаз полуденного африканского солнца выжигал землю. Казалось, над путниками, опаляя их жаром, раскрылась огромная небесная печь.
Они прошли совсем немного, а в ушах уже стоял звон, одежда пропиталась потом.
Логан остановился и, прикрыв глаза рукой, обернулся. Джессика тоже замерла, с трудом переводя дыхание.
– Они, – тихо сказал Логан.
– Сколько их? – спросила Джессика, моргая от соленой влаги, заливавшей глаза.
– Вижу троих…
– Всегда охотятся тройками, – кивнула девушка.
– Слушай, как ты и говорила, они скачут верхом. Мне кажется, на лошадях. Наверное, их откуда-то привезли.
Логан оценил расстояние до холмов.
– Раз у них лошади, времени еще меньше. Придется бежать.
– По такой жаре? – удивилась Джессика. – Под таким солнцем?
Он отхлебнул из фляги и закрыл крышку.
– Это единственное солнце, которое у нас есть.
Девушка тоже выпила глоток.
– Я не понимаю, как ты собираешься…
– Молчи, экономь силы, – перебил ее Логан и ускорил шаг.
Они бежали по великой равнине, усеянной костями слонов и антилоп, по тропам зверей, околевших столетие назад, мимо редких групп изогнутых ветрами деревьев. Все дальше и дальше.
Расстояние до холмов сокращалось, но преследователи приблизились настолько, что Джессика смогла разглядеть, на чем они скачут. Оглянувшись, она застыла от удивления:
– Марабунта!
Логан ничего не понял.
– Боевые муравьи, – объяснила Джессика, – так их называют масаи.
Логан не верил своим глазам:
– Но они же размером с лошадь!
– Наверно, мутанты. Когда другие животные погибают, насекомые могут приспособиться и выжить.
– Пошли, – поторопил Логан, – мы почти у цели.
И они, мучимые жаждой, с залитыми потом глазами, ослабевшие от перегрева, все бежали и бежали. Логан вспомнил, как метался по пустыне Дойл. Солнце тоже жгло ему спину, ноги подкашивались от боли, за ним тоже гнались охотники со смертельным оружием. И не было никакой надежды на спасение.
Каким-то чудом на последнем дыхании Логан с Джессикой добежали до холмов и оказались в тени, в ее расслабляющей прохладе, однако опасность гнала их дальше.
В каменистом русле бывшей реки, покрытом сухой белой галькой, выросли деревья и кустарники. Их ветви переплелись так густо, что беглецы пробирались по сплошному зеленому тоннелю. В сравнении с иссушающим безжизненным воздухом пустыни аромат диких растений казался живительным.
Укрытые с головой зарослями папируса, Логан и Джессика бежали мимо цветущего терновника, спотыкаясь о корни, выступавшие над землей как вздувшиеся вены, огибали гигантские деревья. Наконец, хватаясь за плети лиан, чтобы замедлить падение, скатились по крутому песчаному склону оврага на самое дно – на толстый слой высохшего ила. Только здесь, в тени раскидистых деревьев, держась за руки, как потерявшиеся дети, они рухнули на колени, чтобы перевести дух.
– Что-то… – Логан с трудом шевелил потрескавшимися кровоточащими губами.
– Что-то? – пыталась понять Джессика.
– Что-то… для защиты.
Она увидела, как Логан вырвал длинный жесткий стебель тростника – он в изобилии рос в овраге, – вынул из кармана заостренный обломок кости, подобранный на древней звериной тропе, и ветвью лианы примотал его к концу тростниковой палки.
– Копье! – победно провозгласил Логан.
Неожиданно сверху посыпался песок, полетели камни.
Охотники!
Не говоря ни слова, Логан увлек девушку обратно в заросли. Беглецы затаились.
«Если уложу одного, – думал Логан, сжимая первобытное оружие, – смогу забрать его копье и атаковать остальных. Так и расправлюсь со всеми».
Но внутренний голос подсказывал, что вскоре придут другие. Так и будут преследовать беглецов – тройка за тройкой, пока не убьют. Если бы Дойл тогда в пустыне застрелил и его, и Фрэнсиса, все новые и новые песочники продолжали бы гнать беднягу. Система поддерживает охотников, а не жертву.
Их не одолеть.
Вдалеке появились масаи. Держась кучкой и осторожно двигаясь по песчаному дну оврага, сильные и опытные охотники точно знали: здесь прячется измотанная бегством добыча.
Острыми копьями они прощупывали каждый камень, каждый выступ, искали беглецов под деревьями, под кустами. Опять выпала удача – поразмяться, поскакать верхом, выследить преступников и убить.
Их главного звали Дума, что на местном языке значит «гепард». Высокий и худой, как все его соплеменники, прямой как жердь, он восседал на боевом муравье. За спиной болтались скрученные жгутом волосы, грудь и лоб покрывали выпуклые племенные рубцы[9]. Искусный охотник, чье копье не знало промаха, Дума не пропустил еще ни одну живую мишень.
Он был сыном вождя Ньеки и гордым отцом юноши, который ехал рядом. Восемнадцатилетний красавец Свала, получивший свое имя от газели, охотился впервые, но отец знал – сын не подведет.
Третьим был Ньяти, то есть буйвол. Старая ищейка, знавший каждый куст, каждый камень, каждый пригорок на равнине Серенгети.
Два опытных охотника и храбрый юноша, который надеялся в тот день стать мужчиной.