Лодыгин

Атака на народников была проведена руками того самого таинственного «г. С», которому правительство продало долго придерживаемый лучший в Туапсинской округе участок — соседний с колонией-общиной.

Все члены Товарищества, по разным причинам проживавшие в этот момент в Петербурге, были извещены письмом Кривенко: «За несколькой дней до моего приезда, — писал он, — в течение которого дела в колонии вел Лодыгин, — здесь был землемер с г-ом С. для отмежевания его участка и отрезал в пользу последнего всю нашу усадьбу, то есть дом, все постройки, сад, огород и проч. Межа, таким образом, прошла не по хребту, как указывалось при отводе участка, а по нижнему его склону, точно нарочно обходя все отрезанное, а затем уже вышла на хребет… Новый владелец осаждает нас письмами и полуофициальными требованиями через попечителей, чтобы мы отдали ему все постройки за 250 рублей, а в противном случае грозит все снести… Возбуждает также вопрос о порубке леса для постройки». (Того древнего леса, который обошли топоры колонистов!)

Катастрофа разыгралась в марте перед самой пасхой и севом. Приготовленные семена были уже не нужны.

Кривенко и Лодыгин спешно поехали в Новороссийск, к высшему начальству, предварительно обмерив оба участка — и свой и соседний.

На море свирепствовала буря, пароходы не ходили. Да друзьям не привыкать было добираться пешком. Но поход в Новороссийск ничего не дал — их огорошили тем, что договор общины с правительством до сих пор не заключен, а обмер земель, как всем известно, был приблизительный!

Переговоры с самим «г. С.» вести было невозможно — он безумно нервничал, кричал, наотрез отказывался разбираться с межеванием. Тяжелый удар не сломил друзей. В письмах к сочленам они предлагают продать землю «хоть по 15 рублей (за десятину) или даже дешевле и купить другую». Кривенко тут же сообщает: «Здесь же неподалеку продается земля, которая будет много лучше нашей и будет совершенно чистой землею». Нужно спешить с общим делом, «потому что время уходит, тянешь какую-то глупейшую канитель и ничего не делаешь», жалуется Кривенко, ни дня не могущий просидеть без физической работы.

Наконец, «г. С» «милостиво» согласился дать 400 рублей за все, что было сделано колонистами, — за весь их гигантский труд — очистку места, постройки, сад, пчельник, огород и поле.

Глеб Успенский помог продать оставшийся за колонией клочок земли К. М. Сибирякову — дешево чрезвычайно, но это еще оттого, что начавшаяся война с Турцией внесла новые разрушения в хозяйство России, а цены на землю упали.

Русско-турецкая война уже заканчивалась, когда Кривенко и Лодыгину удалось снять с рук финансовые путы по ликвидации колонии: каждый из московских членов (женщины Оленины, братья Немчиновы и Евреинов) получил по 70 копеек за внесенный рубль.

Кривенко, Лодыгин и Мальцев потеряли все.

Только через несколько лет, когда «г. С.» неожиданно скончался от «нервной болезни» и производилось уже окончательное размежевание казенных участков, выяснилось, что передача ему земли была сделана неверно: у общины вместо 1000 десятин оказалось всего 625. И казна с фарисейскими извинениями возвратила им взнос за 375 десятин. Но восстание горцев после русско-турецкой войны в ответ на притеснения царского правительства заставило многих колонистов покинуть этот край, и Северный Кавказ на некоторое время запустел.

Кривенко же, друживший с горцами, купил здесь маленький участок земли в 48 десятин и еще долго — до самой смерти в 1890 году — продолжал свой социальный опыт. Его заступничество за горцев и постоянная помощь, его идеи, излагаемые ясно и доходчиво, создали ему такой авторитет, что гуляла тогда по Туапсинской округе поговорка: «Без Кривенка черкесы пропадай».

Писатель-народник Николай Николаевич Златовратский, автор популярного в те годы романа «Устои» и повести «Крестьяне-присяжные», друживший с Кривенко, оставил интересные воспоминания о том, какое впечатление на автора «Отцов и детей» произвел рассказ о кавказской колонии интеллигентов-разночинцев, руководителями которой были Кривенко и Лодыгин.

«Тургенев все расспрашивал о новых оригинальных людях. Ему, между прочим, тут же были указаны некоторые из кавказских колонистов прежнего еще, не «толстовского» типа. Тургенев, внимательно выслушав, сказал, что «занят мыслью глубоко изучить это явление», что «у него теперь имеется план изобразить социалиста, именно — русского».

Но почему же не написали ничего о «русских социалистах-колонистах» их ближайшие друзья, писатели-народники Павел Владимирович Засодимский, Всеволод Михайлович Гаршин, Глеб Иванович Успенский, сам Златовратский, хотя планы это сделать, судя по сохранившейся переписке с Кривенко, у них были?

Есть такое объяснение: в те времена шли аресты ходоков в народ, и потому нельзя было сказать всю правду, не навредив друзьям: около четырех тысяч ходоков было схвачено лишь в 1874 году.

Другое дело — Тургенев, маститый писатель, могущий издать такой роман за рубежом. Но тяжкая болезнь и смерть (1883 г.) помешали ему исполнить свое намерение.