Только теперь до меня начинает доходить смысл новостей, получаемых по радио в течение нескольких последних недель. Северная Африка, тяжелые бои под Тобруком. Англичане продвигаются вдоль прибрежной дороги на запад. Средиземное море кишит британскими конвоями, грузовыми и военными кораблями. А теперь туда должны отправиться наши подводные лодки и очистить от противника акваторию?
Я вспоминаю мельчайшие детали Гибралтарского пролива, и на этой карте перед моим мысленным взором возникают обозначения неимоверно сложной системы пеленгаторов, противолодочных заградительных сетей, плотных кордонов патрульных кораблей, минных полей и всевозможных неприятных сюрпризов, приготовленных врагом специально для нас.
Я все еще не могу прийти в себя и начать нормально соображать. Но в моей голове неотрывно пульсируют два слова: НУЖЕН РЕМОНТ. Нашей посудине необходим ремонт после всего, что ей довелось вытерпеть. Что, черт возьми, подразумевает этот идиотский приказ? Если бы только Старик хоть раз был бы с нами откровенен.
— Горючее — горючее, — следующее, что долетает до моего слуха с поста управления. И опять. — Горючее, — один раз это слово произносит Старик, и один раз — штурман.
Потом раздается:
— Курс — девяносто градусов!
Девяносто градусов? Прямо на восток? Этого я вовсе не могу понять.
Когда Старик возвращается с поста управления и садится с хмурой миной за стол, словно он все еще поглощен своими вычислениями курса, все ждут, что шеф задаст вопрос, который беспокоит каждого из нас: где мы возьмем горючее?
Но рот шефа вполне мог быть заклеен киперной лентой. Старик, не отрываясь, жует добрых пять минут, двигая бородой. Затем он ворчит:
— Заправка будет в Виго.
Виго — Виго — Виго! Почему именно там? Виго — это Испания или Португалия?
Шеф с такой силой втягивает губы, что на его щеках появляются морщины.
— М-м-м, — все, что он выдает из себя.
— Крайне любезно со стороны верховного командования, — с издевкой продолжает Старик. — Они думают обо всем, само собой, после своих
На календаре четырнадцатое декабря. Сегодня мы должны были бы вернуться на нашу базу. Теперь же, вместо того, чтобы вернуть нас во Францию, они отправляют нас в Испанию, а потом в Италию. Настоящий международный круиз. Встреча с кастаньетами вместо духового оркестра Великой Германии, столетний херес вместо свежего пива.
Испанские сады, испанские мушки, что еще есть испанского?
— Безукоризненные приготовления, — Старик продолжает расписывать наше лучезарное будущее. — Не надо так таращиться на меня, Шеф. Вы получите до отвала горючего и торпед. И конечно, провианта — заправка по полной программе, не хуже, чем в родном порту!
Откуда ему все это известно, хотел бы я знать. Ведь шифрограмма была довольно короткой.
—
Старик лишь неодобрительно смотрит на него.
Тут только я вспоминаю, что этот поход у Шефа должен был быть последним. Этот патруль у него двенадцатый по счету, и это его вторая лодка. В наши дни не так уж много моряков, доживших до двенадцатого похода. А теперь — под самый занавес — они преподносят заключительный сюрприз. Давайте называть лопату лопатой[81]: это превосходный шанс отправиться на дно — за минуту до конца представления.
Я беру себя в руки и вылезаю в люк.
Команда даже не подозревает, что ждет ее впереди. Они будут изрядно удивлены, когда узнают. Вместо сен-назерского канала, на стене которого выстроился духовой оркестр — порт у макаронников, путь в который лежит через многие беды и скорбь.
Но «хозяева», похоже, уже учуяли, что грядет нечто. Неожиданно все лица стали серьезными, смотрят вопросительно. Тишина после полученной радиограммы может означать лишь одно: получено важное сообщение. А приказ, отданный рулевому, окончательно все прояснит любому, кто пораскинет мозгами. Во всяком случае, ясно, что наш курс уже не ведет в родной порт.
Все разговоры сразу стихают, стоит мне войти в матросский отсек. Обеспокоенные лица повернуты в мою сторону. Но так как Старик ничего пока не объявлял, я стараюсь вести себя как обычно.
Выражение лица командира говорило само за себя: во-первых, возможно ли вообще прорваться в Средиземное море? Если даже — да, то что потом? В распоряжении противника находится большее количество прибрежных баз, а это значит, что его воздушное наблюдение за Средиземноморьем неизмеримо плотнее, нежели над Атлантикой. Смогут ли вообще подлодки действовать там в дневное время? Говорят, что при хорошем освещении и удачном угле зрения летчик может заметить тень субмарины, находящейся на глубине до шестидесяти метров.
Физиономию боцмана пересекает шрам, тяущийся наискосок от правой брови до основания носа. Он краснеет, когда тот волнуется. Сейчас он просто побагровел.