Лодка

Не проходит и четверти часа, как в бледном свете на воде становятся заметны странные мигающие огоньки. Крохотные моргающие точки — точно светлячки. Когда мы подходим поближе, они превращаются в маленькие лампочки, скачущие вверх и вниз на волнах. Еще спасшиеся, поддерживаемые своими спасательными жилетами. Мне хорошо видно, как они машут руками. Пытаются привлечь наше внимание? Они еще и кричат что-то, но крики не долетают до нас, так как ветер дует от лодки в их сторону.

Старик с окаменевшим лицом приказывает снизить скорость и дает указания рулевому, которые не позволят лодке слишком приблизиться к дрейфующим людям. Но мы разогнались настолько, что волна, расходящаяся от нашего носа, подхватывает не то двух, не то трех из них, бросив их сначала вверх, затем вниз. Они на самом деле машут нам или это последний бессильный жест угрозы в адрес врага, который швырнул их в смертельные объятия океана?

Мы все стоим, приросши к месту — шестеро людей, чьи сердца стискивает страх. Каждый из нас знает, что на месте любого их этих барахтающихся в море людей мог быть каждый из нас. Что станет с ними? Они избежали скорой смерти в тот момент, когда их корабль пошел ко дну. Но осталась ли для них хоть малейшая надежда? Как холодна вода в декабре? Доходит ли сюда Гольфстрим? Сколько времени они уже провели в воде? В это трудно поверить: последние корабли аръергарда, прикрывавшие тылы конвоя, уже несколько часов назад миновали место катастрофы.

Старик застыл, словно изваяние — моряк, который в соответствии с приказом командующего, запрещающего спасать уцелевших членов команды, не решается прийти на выручку попавшим в беду морякам с другого корабля! Приказ делает исключение лишь в отношении сбитых летчиков. Они могут владеть ценной информацией. Их ценят на вес золота.

Я еще могу различить крохотные светлячки, похожие на призрачные огоньки.

— Пять румбов лево руля! — приказывает Старик. — Это были военные моряки. Возможно, с корвета.

Появляется второй вахтенный офицер.

— Прямо как извержение вулкана, — говорит он, ни к кому не обращаясь, имея ввиду полыхающее зарево. Блуждающие огоньки исчезли.

Внезапно сквозь дым мелькает вспышка. Спустя некоторое время над водой проносится гул взрыва, напоминающий отдаленный гром. За первым раскатом долетает другой. Снизу поступает донесение: «Акустик сообщает на мостик: Глубинные бомбы на двухстах шестидесяти градусах!»

Судя по всему, конвой попал в нешуточный переплет. Ветер доносит запах горящей нефти: запах смерти.

На горизонте занимается бледный рассвет. Огненные отблески постепенно меркнут.

Я еле стою на ногах, едва не валюсь от усталости, когда с мостика поступает рапорт: «Прямо по курсу — горящее судно!» Сейчас 09.00. Не остается ничего другого, как снова плестись на мостик.

— Ее подбили, — говорит Старик. — Отставшая посудина. Мы прикончим ее!

Он поднимает бинокль к глазам и его голос доносится промеж рук, обтянутых перчатками:

— Сперва займем позицию впереди них. Она, похоже, замедлили ход. Я бы сказал, что-то около пяти узлов.

Старик велит сменить курс:

— Два румба лево руля.

Столб дыма, быстро увеличиваясь в размерах, переходит на правый борт. Если бы не эта завеса, мы бы уже могли рассмотреть мачты и даже надстройки.

Спустя пять минут Старик отдает команду на погружение и приказывает удифферентовать лодку на перископной глубине: четырнадцать метров.

Вскоре он начинает вести из башни что-то вроде репортажа с поля боя:

— Нельзя дать ей ускользнуть — она поворачивает — если мы подождем немного, она славирует обратно — надо лишь набраться терпения… У нее две мачты, четыре трюмных люка, симпатичное суденышко — потянет на восемь тысяч — корма просела — на корме пожар. Думаю, средняя часть судна тоже горела.

Его голос переходит в рычание:

— Шеф! Они поворачивают!

Глаз перископа на мгновение оказался под водой, лишив его обзора.

Шеф делает гримасу. Теперь он несет ответственность за точное выравнивание лодки, чтобы командир мог действовать, как можно меньше двигая перископ. Шеф вытягивает голову вперед и поворачивает ее набок, к прибору Папенберга.

Совершается несколько маневров вертикальным рулем. Неожиданно Старик приказывает дать полный ход. Лодка ощутимо рванула вперед.

Потом я слышу, как первый вахтенный докладывает над моим ухом, что торпедные аппараты готовы. Углы горизонтального наведения ввели в вычислительное устройство, расположенное в боевой рубке, а от него передали к торпедам.

Первый вахтенный офицер уже давно снял пусковой механизм с предохранителя. Он ждет в боевой рубке момента, когда Старик выведет лодку на линию огня.

Неужели это ожидание никогда не кончится? У меня начинает кружиться голова. Может, я брежу. Или и вправду я слышу: «Открыть торпедные люки!»

— Первый аппарат — товсь!

Проходит две секунды.

— Первый аппарат — пли! — Подсоединить второй аппарат!

Мне кажется, я грежу наяву. Слышится гулкая детонация, вслед которой немедленно раздается намного более резкий звук.

Откуда-то издалека доносится голос командира:

— Вот теперь она лежит на воде готовая!

И потом, почти бессознательно, я слышу: