Лобановский

С несправедливостью, как известно, либо сотрудничают, либо сражаются. Других вариантов нет. Лобановский сражался всегда. Даже в мелочах.

Однажды Лобановский вместе с Ошемковым возвращался из Австрии. Вместо Шереметьева самолёт — из-за непогоды — приземлился во Внукове. На таможне «трясли» русскую женщину, прилетевшую из Вены. У неё в багаже были видеодвойка (телевизор и видеопроигрыватель в одном корпусе) и видеомагнитофон. Провозить по тогдашним правилам можно было что-то одно. Лобановский, видя эту картину, взял у плачущей женщины, у которой хотели что-то — одно из двух — отобрать, коробку с видеомагнитофоном и сказал: «Таможню мы ещё не прошли. Так что пока находимся за границей. Женщина вот подумала и решила подарить мне этот видеомагнитофон. Правда?» Та удивлённо посмотрела на Валерия Васильевича и, сообразив, в чём дело, подтвердила: «Именно так». Потом, когда прошли таможню, магнитофон ей, конечно, вернули, но пришлось ждать довольно долго: таможенники, раздосадованные тем, что внезапно «уплыло» что-то из видео, приступили к мести — отобрали у Лобановского набор сыров, который он вёз Свете — «для санитарного контроля» («Вы бы, — сказал им Лобановский, — свою колбасу и туалетную бумагу на контроль взяли»), и чистые видеокассеты — .«для проверки: нет ли на них запрещённых для показа в СССР записей» (Лобановский только плечами пожал).

Лобановского в 70-е, 80-е и 90-е годы не критиковали даже, а уничтожали за тот футбол, в который в XXI веке играют все ведущие клубы и национальные сборные мира. В 70-е Лобановский заглянул в «завтра», а когда оно наступило, то обнаружилось всё то, о чём он и говорил: компактное расположение игроков на поле, и не просто расположение, а синхронное групповое передвижение в необходимых направлениях, диктуемых ходом матча; обязательное участие всех без исключения форвардов в оборонительных действиях — у Лобановского это делали и Блохин, и Беланов, и Ребров, и Шевченко; коллективный отбор мяча, к которому лучшие команды мира приступают в тот самый момент, когда теряют мяч — на каком бы участке поля это ни происходило.

Глава 22 ЛОБАНОВСКИЙ И ПРЕССА

Однажды Лобановский — вместе с репортёром, бравшим у него интервью, — фактически спас известного советского поэта Александра Ткаченко, в те времена, в 80-е годы, диссидентствовавшего. Об истории этой, включённой журналистом Гагиком Карапетяном в посвящённую Ткаченко книгу «Сердце, которое не сокращалось», поведал Николай Боднарук, один из немногих журналистов, которым Лобановский давал интервью, будучи спокоен, что его слов не переврут, не поставят всё с ног на голову и не заставят краснеть и оправдываться. Николай работал тогда в «Известиях», к спортивному отделу не имел никакого отношения, и его интервью с Лобановским газетные полосы, конечно же, украшали.

«В 1996 году, — рассказал Боднарук, — я короткое время работал первым замом главного редактора. По вечерам мы имели обыкновение спускаться на первый этаж в столовую, которая превращалась в бар, и за разговорами баловались пивком. В один из таких вечеров к нашему столу подошёл невысокий крепко сбитый мужчина. Кто-то тихо сказал, что это Александр Ткаченко, гендиректор русского ПЕН-центра. Поэт и прозаик, в прошлом диссидент, ныне — правозащитник. И профессиональный футболист, играл в командах высшей лиги — за “Таврию”, “Зенит” и “Локомотив”. Стали знакомиться.

Когда назвали моё имя, Ткаченко напрягся и переспросил: “Как-как имя-фамилия?” Я назвался. Он молча развернулся и направился к стойке бара. Люди за столом удивлённо переглядывались, не понимая, чем вызван этот демарш и как на него реагировать. Через несколько минут Ткаченко вернулся и со стуком поставил передо мной бутылку виски.

“Много лет назад, — сказал он, — я дал себе слово, что если когда-нибудь встречу человека с этим именем и фамилией, то поставлю ему бутылку. Виски устроит?”

Сижу, тупо уставившись на поэта, наслаждающегося мизансценой, жду продолжения спектакля.

“Когда-то ты меня спас”, — по-свойски, словно мы сто лет знакомы, продолжал Ткаченко.

“Ничего такого я не...”