Лютая зима (Преображение России - 9)

Теперь было невероятно тихо, точно совсем и не стояли друг против друга, закопавшись в землю, две огромнейших армии. Просто была обыкновенная, привычная с детства, русская зима, пробравшаяся сюда, вслед за русскими полками, не очень далеко от старогосударственной русской границы.

В окопах кое-как прочистили печные трубы, готовились затопить печи, когда приехал из штаба в хате на Мазурах все в тех же ксендзовских санях Ковалевский и приказал расчищать все ходы сообщения, засыпанные во всю почти двухметровую глубину снегом.

- Вычистить весь снег до подошвы - это будет, пожалуй, не легче для людей, чем новые ходы выкопать в земле, - сказал Ливенцев. - Может быть, господин полковник, вы разрешите расчистить их только на аршин, не глубже?

- Нет, уж вы, пожалуйста, сделайте то, что я приказываю, - неожиданно повысил голос и строго посмотрел Ковалевский. - Вычистить непременно до подошвы!

- Слушаю... Но снегу придется выкинуть много, - лежать он будет высокой стеной, ближе к подошве он будет затоптанный, грязный...

- Что вы собственно хотите сказать?

- Я думаю, что таким образом мы сами строим прекрасную цель для австрийских орудий, - договорил Ливенцев, но Ковалевский посмотрел еще строже:

- Окопы и ходы сообщения мы должны содержать в порядке, и никаких кривотолков тут быть не может. Что касается австрийских артиллеристов, то не думайте, пожалуйста, что линия наших окопов для них большая загадка: они ее отлично знают. А что касается трудности для людей, то-о... люди не должны сидеть без дела, - люди должны быть заняты! Если здесь нельзя производить ученья, то нужно давать им работу. А когда они не работают, ваши субалтерн-офицеры должны вести беседы о задачах и целях войны... под вашим непосредственным руководством и... под вашу личную ответственность, должен я добавить... Под вашу ответственность, да!

Ковалевский повторял отдельные слова и фразы только тогда, когда был несколько выведен из равновесия, - Ливенцев это заметил уже давно и теперь терялся в догадках, что могло его раздражить: окопы и ходы сообщения были засыпаны снегом одинаково по всему фронту полка, - в десятой роте метель действовала с той же силой, как и в других. Раздражать командира полка еще больше, чем он был раздражен, Ливенцеву отнюдь не хотелось. Он сказал обычное: "Слушаю, господин полковник", - и Ковалевский ушел в окопы других рот.

Расчистка ходов сообщения началась. Невыспавшиеся, с припухшими подглазнями, со смятыми лицами солдаты, опасливо взглядывая на австрийские высоты, начали действовать лопатами без необходимого одушевления, но потом размялись, втянулись, - может быть, запах снега слегка опьянял их и бодрил; может быть, каждый из них поверил в необходимость того, что они делали, но работа, чем дальше, шла бойчее и к обеду подходила уже к концу, когда снова исподволь, наскоками, то здесь, то там по снежной равнине, взбрасывая и крутя снег, началась поземка.

В обед на чистое до того небо натянуло тучи; повалил крупный снег, ветер становился все более холодным, упругим, сплошным... Походные кухни едва успели подвезти обед, как закрутило, завертело, завыло, - потемнело кругом, и начал бушевать буран.

- Ну вот, - чистили-чистили снег полдня, а зачем, спрашивается? говорил Значков Ливенцеву, уходя с ним в землянку. - Солдаты ругаются...

- Ничего. Из всех бессмысленностей и бесполезностей эта все-таки наименьшая, - отозвался Ливенцев.

- Да ведь завтра, может быть, опять придется проделать ту же самую работу?

- Это все-таки кажется мне гораздо проще, чем им и нам думать над задачами и целями войны, а? Или вы не согласны?

Значков поспешил согласиться.

Долго бушевала и выла метель. Напор ее не ослабел, - напротив, к ночи она казалась еще сосредоточенней, яростней, напряженней. Она штурмовала окопы обеих враждебных армий, и когда Титаренко спросил Ливенцева, ставить ли в эту ночь секреты, Ливенцев хотя и сказал: "Будет преступлением по службе, если не поставим", - но приказа точного и строгого не сделал.

С вечера он не спал; огарок восковой свечки, какой у него был, догорел прошлой ночью; зажечь было нечего. Он лежал и слушал, как вопила буря, проносясь над землянкой, и как разнообразно храпели Значков и другой новый в роте прапорщик - Привалов, но вот почему-то вопли бури стали доноситься не так резко и будоражаще; наконец, совсем стихли, и обеспокоенный этой тишиною больше, чем бураном, он выбрался из землянки.

Это было трудно сделать, но нужно. Тишина оказалась такою же неожиданной и загадочной, как и в прошлую ночь. Вызвездило. Ущербленная луна стояла на западе, над высотами. Сразу представилось почему-то, что по этому белому, необыкновенно чистому и свежему снегу подкрадываются вот теперь к окопам австрийские цепи в белых халатах. И могут без выстрела подойти и забросать окопы гранатами, - потому что секретов впереди их нет, конечно.