Травница выдохнула и, уперев руку в бок, другой рукой устало провела по лицу.
— Поговорим откровенно. Вы искали Михо днем и ходили в руины до полуночи, но ничего не нашли. Вы разжигали травы, взывающие к вашим духам, но не стали использовать нарьянку, ведь, по слухам, она не только изгоняет слабых чудовищ, но и может хорошенько разозлить тех, кто посильнее. Вы боитесь, что пока безобидная тварь может внезапно перестать быть таковой и нападет на вас. Вы не хотите обращаться за помощью к барону или рыцарям Истры, поскольку понимаете, чем это вам грозит, если они узнают, что вы поклоняетесь Культу Четырех. Я — посторонний человек, которого не жалко пустить в расход, если вдруг что-то пойдет не так. Только вот я не дура и прекрасно понимаю, в какое опасное дело могу вляпаться. Так что берите свою нарьянку и попытайтесь сделать что-нибудь самостоятельно.
Толпа стихла. Кто-то пристыжено опустил взгляд, кто-то злобно сплюнул.
— Вот я и говорю, можно и потерпеть, верно? — примиряюще обратился ко всем Жун. — Многие уже привыкли, остальные…
— О чем ты?! — закричала Тюлька. — Из ума, верно, выжил! Сегодня чудище только воет, а завтра пойдет жрать наших детей!
— Верно! — крестьяне вновь загомонили.
— Пусть травница сходит, а мы заплатим! Все по-честному! — пробасил какой-то мужик.
Тут вновь поднялся гомон — у многих просто не было денег, другим было жаль того, что с таким трудом было скоплено.
— Я своей шкурой за бесценок рисковать не буду, — Люсиль уперла руки в бока.
— То есть сходишь, да? — обрадовалась Тюлька. — Если заплатим — сходишь?
Гомон из обеспокоенного стал радостным.
— Десять серебряков, четыре авансом.
Тут же последовала волна возмущения.
— Мы таких денег отродясь не видывали!
— Совсем с ума сбрендила!
— Да мы лучше сами сходим!
Девушка спокойно смотрела на них своими безразличными голубыми глазами.
— Ладно, ладно, — начал успокаивать всех староста. — Возьмем общинные деньги, там есть немного… Остальное соберем сегодня до края дня. В конце концов, если это поможет сладить с неведомой тварью… Пусть так. Это большие деньги для нас, травница.
Старик обернулся к Люсиль, глядя неприятными рыбьими глазами.
— За меньшее я рисковать не стану.
— Понимаю. Но если окажется, что никакой твари и не было, что тогда? Переплачивать мы не собираемся.
— Тогда ограничимся авансом, — чуть более холодным тоном ответила девушка.
— Договорились, — кивнул Жун, после чего обратился ко всем присутствующим. — На этом все, расходимся! Работа прежде всего! Давайте, давайте!
Крестьяне недовольно сплевывали, оглядываясь на Люсиль. Женщины бубнили себе под нос какие-то ругательства, мужики неторопливо направились к полям. Тюлька напоследок бросила травнице злобный взгляд, после чего отправилась кормить скотину. Скоро рядом с девушкой остался лишь староста. Кивнув, он посеменил к своему дому, стоящему аккурат напротив Тюлькиного. К тому моменту, как он вернулся с деньгами, Люсиль успела собрать все необходимое в сумку и уже ждала его рядом с дорогой.
— Четыре серебряка, — выйдя из дому, Жун тут же протянул ей деньги. — Сейчас объясню дорогу…
— С опушки леса, что у крайних домов на другом конце Силовки, виднеется холм. Кажется, там какие-то развалины. Это и есть нужное место?
Старик удивленно заморгал.
— Да, оно самое. Через болота идти, но там неглубоко. Часа три всего, по водице, а так скорее было бы.
— Сейчас, — Люсиль подняла взгляд к солнцу и быстро опустила, — приблизительно семь утра. Я вернусь завтра примерно в это же время, но, скорее всего, к полудню.
Жун выпучил глаза.
— Завтра?! То бишь…
— Старик, ты что же, думал, что я беру десять серебряков за розжиг нарьянки?
Староста ничего не ответил, так и глядя на нее выпученными глазами. Люсиль аккуратно сложила блестящие монетки в маленькую поясную сумку, кивнула старику на прощание и направилась в сторону опушки, где Алли вчера успешно обглодала все кусты жывянки.
Развалины поместья находились ровно на северо-востоке от лесной опушки. Запомнив направление, Люсиль двинулась в лес. Сейчас, ранним утром, тут было особенно красиво. Сквозь густые кроны деревьев пробивались редкие лучи солнца, оставляя яркие пятна на всем, до чего смогли дотянуться. Под ногами хлюпала вода, и отовсюду раздавался нестройный лягушачий хор. Где-то далеко дятел весело постукивал по семикровнику, издававшему странный глуховатый звук. Здесь было прохладно и свежо, приятно пахло елью и мокрой древесиной. Запах сырой земли успокаивал и дарил Люсиль особое умиротворение. Наслаждаться всем этим мешали лишь надоедливые комары и целые тучи снующих вокруг мошек. Отплевываясь и размахивая руками, девушка пробиралась сквозь ветви колючего кустарника, получившего в народе за свою цепкость прозвище «цеплючка».
— Это всего лишь вербитурум, неужели сложно запомнить? — пробормотала девушка себе под нос и тут же пожалела об этом. Мошкара не преминула залететь в рот и, пытаясь прокашляться, Люсиль двинулась дальше.