В самом центре кливлендской лаборатории находится длинный высокий стол, напоминающий буфетную стойку. По вечерам, когда остальные сотрудники отправлялись по домам и лаборатория пустела, мы с Тимом усаживались за него. Было слышно, как за уходящими хлопали двери, и мы легко могли представить себе их путь через бетонное хранилище, похожее на огромную пещеру и до самого потолка заполненное деревянными ящиками, в каждом из которых лежал скелет человека с пометкой: взрослый, подросток, мужчина, женщина. Это была одна из самых больших в мире коллекций скелетов современного человека, собранная за много лет Кливлендским музеем из материалов городского морга. За хранилищем находилось помещение, заполненное клетками, в которых сидели живые ястребы и совы — объект изучения работавших в музее натуралистов. Когда, закончив дела, мы поздним вечером уходили из лаборатории, то тоже шли мимо запакованных в коробки скелетов и запертых в клетки птиц. Ястребы к тому времени уже спали. Они неподвижно сидели на жердочках, нахохлившись и спрятав голову под крыло, отчего казалось, будто у них ее вообще нет. Но совы пристально разглядывали нас своими круглыми желтыми глазами, в которых на воле, когда птица свободна и здорова, сверкает яростный огонь. Месяцы и годы заточения, проведенные в подземелье Кливлендского музея, погасили отблески этого пламени; глаза птиц казались потухшими и безразличными, почти безжизненными. В Эфиопии тоже водятся совы. Своими привычками и внешностью они напоминают североамериканских представителей этой группы пернатых. Птицы, сидевшие в клетках Кливлендского музея, живо напоминали мне о бессонных ночах в Хадаре, когда я, лежа в палатке, слушал их крики, разносившиеся вдоль реки.
Так как крупные хищные птицы эволюционируют очень медленно — едва ли быстрее гоминид, — можно почти наверняка сказать, что три миллиона лет назад по берегам озер и рек и в лесных чащах на территории тогдашнего Афара жили предки сов, чрезвычайно похожие на своих нынешних потомков. Значит, существа, кости которых лежали перед нами в своих мягких поролоновых гнездышках, лишенные живительной пульсации кровеносных сосудов и нервных окончаний, некогда внимали крикам этих птиц и напряженным взглядом следили за их полетом в вечернем небе. Палеоантропология вся состоит из внезапных экскурсов в минувшее. Ископаемые остатки, с виду похожие на камни, наполнены биением жизни. Они могут поведать нам о чувствах и эмоциях, непостижимо далеких, — о радости, страхе, гневе, боли, которые испытывали наши собственные предки, хотя их сознание было столь отличным от нашего, что мы не в силах воссоздать эти давно утраченные ощущения в их первозданной полноте. Каким было восприятие мира у древних гоминид? Бессмысленный вопрос, на который нет ответа.
Когда, наконец, за последним из наших сотрудников захлопывались двери лаборатории, я стряхивал с себя оцепенение и забывал о совах. Пододвинув к стойке высокие стулья, мы с Тимом погружались в работу. Мы сопоставляли признак за признаком. По моему настоянию мы провели повторные измерения всех зубов и челюстей и убедились, что публикуемые в статьях цифры не всегда точны. И вновь я поразился удивительной научной добросовестности Д. Т. Робинсона, южноафриканского специалиста по австралопитекам.
Чтобы ввести читателя в курс дела, мы хотим познакомить его с различиями, выделенными Ле Гро Кларком. Ниже приводятся восемь признаков из его списка с нашими комментариями.
Первое различие между человекообразными обезьянами и человеком, выявленное Ле Гро Кларком, вполне очевидно. У всех обезьян зубы располагаются параллельными рядами, образующими как бы две стороны прямоугольника. Челюсть человека всегда имеет округлые очертания, и этот признак появляется на самых древних этапах эволюции. У человека прямоходящего, который жил миллион лет назад, зубная дуга была изогнута почти так же, как и у современного человека.