Тим приехал и начал выкладывать на стол муляжи. По сравнению с хадарскими находками материалы из Летоли были очень скудны: одна нижняя челюсть довольно хорошей сохранности и тринадцать других фрагментов, среди которых было несколько зубов. Однако даже при этой скудости находок стало очевидно, что костные остатки из обеих коллекций поразительно сходны между собой. В тех случаях, где возможно было прямое сравнение, они выглядели почти идентичными. В течение нескольких дней мы тщательнейшим образом сравнивали материалы из Хадара и Летоли — зуб за зубом, бугорок за бугорком. Это была нелегкая работа. Наконец, я сказал:
— Остатки крупных особей у нас с Мэри одинаковые.
— Именно об этом я и говорил.
— Но только не Люси. Она совсем другая.
— Конечно, другая, потому что она самка. Может быть, мы имеем дело с половым диморфизмом. И потом, не забудь об аллометрии.
— Но подожди-ка…
— Подумай об аллометрии, — повторил Тим.
Аллометрия — это явление, хорошо известное анатомам. Оно состоит в том, что в популяции особей разной величины относительные размеры костей и зубов могут варьировать. У приматов это проявляется особенно четко, причем двояким образом. Самцы не только крупнее самок, у них еще иные пропорции тела. Например, самец павиана — это не просто увеличенная копия самки. У него очень крупные клыки, они намного больше относительно других зубов, чем у любой самки. Если палеонтолог, знакомый с павианами только по коллекции челюстей и зубов, принадлежащих особям женского пола, неожиданно найдет клык самца и отнесет его к иному виду, это можно будет понять. «Да разве для такого огромного зуба, — скажет себе ученый, — найдется место в тех челюстях, которые я видел? Сами челюсти должны быть иной формы».
Эти рассуждения прямо относятся к Люси, потому что ее передние зубы очень малы. Именно по этой причине нижняя челюсть Люси имеет характерную V-образную форму: четыре резца не настолько велики, чтобы требовалось расширение переднего отдела челюстной кости. Челюсти и зубы, найденные Алемайеху, составляют разительный контраст: они не только абсолютно, но и относительно больше, чем у Люси. Если учесть, что рост черепа и челюстей координирован, т. е., несмотря на различия в абсолютных размерах, сохраняются одни и те же соотношения частей, то расширение и округление переднего отдела более крупной челюсти окажется вполне закономерным, поскольку в ней должны поместиться еще более крупные зубы.
Я помню, что я держал в руках челюсть Люси и, пристально глядя на нее, спросил Тима:
— Ты настаиваешь на аллометрии, но почему я должен согласиться с тобой?
— Я вовсе не настаиваю, — ответил Тим, — а просто выдвигаю предположение.
— Не очень-то умное предположение.
— Может быть, и так. Но если разница между Люси и крупными особями только в том и состоит, тогда стоит подумать об аллометрии.
— Хорошо, я о ней подумаю. Я выполнил свое обещание: еще раз тщательно изучил Люси и все-таки отверг мысль об аллометрии. Я был убежден, что в Хадаре существовали два вида гоминид.
В то время я находился под влиянием различных теорий и обстоятельств. О них надо упомянуть, чтобы было ясно, как нелегко палеоантропологу сохранять непредвзятость. Ученый должен быть в курсе всего, что происходит в интересующей его области, и в то же время отдавать себе отчет в своих пристрастиях, а также сознавать, как могут сказываться на его суждениях связи с другими людьми. Абсолютно беспристрастных людей не существует. У каждого, в том числе и у меня, есть свои склонности. Они есть у всякого искателя окаменелостей. Если он интересуется зубами гиппопотама, то будет стремиться найти именно их, и это окажет влияние на его коллекцию, так как он не раз пройдет мимо других вещей, даже не заметив их.
Когда я приступал к анализу ископаемых остатков из Хадара, я находился под сильным воздействием идеи комплексного подхода к изучению и интерпретации стоянок. Это означало, что нужно было привлечь все смежные дисциплины, с самого начала заставить их работать на себя и опираться на них до конца полевых исследований. Я научился этому в Омо у Кларка Хоуэлла. В целом я считаю комплексный подход очень плодотворным и не жалею о том, что стал его приверженцем.
Однако не все мои пристрастия были столь полезны. Каждый, кто занимается поисками гоминид, хочет узнать что-то новое об истоках человеческого рода. Но если имеешь дело с находками возрастом в три миллиона лет, невольно возникает соблазн приурочить возникновение Homo именно к тем временам. И тогда начинаешь выискивать человеческие черты в остатках, относящихся к этой эпохе.