«С этим письмом посылаю Вам оттиск предполагаемого фронтисписа к “Алисе в Зазеркалье”. Мне дали понять, что это чудище слишком устрашающее и может напугать впечатлительных и нервных детей и что в любом случае следовало бы открывать книгу более привлекательным рисунком.
Посему предлагаю решить этот вопрос моим друзьям, для чего были заказаны оттиски фронтисписа.
Перед нами три пути:
1) Оставить эту иллюстрацию в качестве фронтисписа.
2) Перенести ее в то место книги, где напечатана баллада, которую она иллюстрирует, а фронтиспис дать другой.
3) Вовсе отказаться от этой иллюстрации.
Выбрать последнее решение означает принести в жертву огромный труд, затраченный на эту иллюстрацию; делать так без достаточной необходимости не хотелось бы.
Я буду весьма благодарен, если Вы выскажете свое мнение, какой путь следует избрать. Его можно проверить, показав, по Вашему усмотрению, изображение детям».
Матери и дети выбрали второй путь — с фронтисписа Бармаглота убрать, но в книжке оставить. Джон Падни по этому поводу замечает: «Этот единственный в своем роде случай читательского соучастия в творчестве раскрывает нам еще одну особенность личности Кэрролла — его стремление к совершенству и доверие к читателям»[115].
(Я последовала примеру Кэрролла и задала своей внучатой племяннице тот же вопрос: как быть с Бармаглотом? Семилетняя Маруся без колебаний ответила: «Удалить!» Сказать по правде, я удивилась: мне казалось, что современные дети насмотрелись всяких «ужастиков» и ничего не боятся. Я возразила, что эту сказку читают не только дети, но и взрослые, но она стояла на своем. Впрочем, позже, когда этот вопрос был предложен на семейное рассмотрение, Маруся внезапно решила: «Перенести в другое место!» И я сказала: «Знаешь, сам Кэрролл тоже так думал».)
Как ни был Кэрролл занят «Зазеркальем» и иллюстрациями Тенниела, он продолжал внимательно следить за литературой, в частности за творчеством своего любимого поэта Теннисона. В 1870 году Кэрролл, к тому времени уже известный писатель, снова обратился к Теннисону с письмом:
«Дорогой мистер Теннисон.
Прошло уже столько лет с тех пор, как я бывал у Вас в доме, что, боюсь, Вы даже не вспомните мое имя. Пишу Вам по тому же поводу, что и оба раза прежде. Мое глубокое восхищение Вашими творениями (включая и Ваши ранние стихи) должно извинить мою назойливость.
Одно из Ваших стихотворений под названием “Окно” было, кажется, отпечатано для узкого круга лиц. Однако оно переписывалось и распространялось в списках. Один из моих друзей, став обладателем такого экземпляра, в свою очередь преподнес его копию мне. Я пока не прочел стихотворение, но с тем большим удовольствием сделаю это, когда буду знать, что Вы не возражаете, чтобы я сохранил его у себя. Прошу также Вашего позволения показать его моим друзьям. Не смею просить о разрешении дарить им копии с него, хотя я счел бы такое разрешение величайшей милостью».