Льюис Кэрролл: Досуги математические и не только

Здесь переводчице следует поставить в вину  игнорирование того момента, что ведь песенка Шалтая-Болтая адресована именно Алисе — с самого начала, а не только в двух последних двустишиях. Никаких соседей Шалтай-Болтай вовсе не желал веселить, одну Алису, стоящую в тот момент перед ним. В переводе Щербакова:

Зимою в дни морозных вьюг
Я песню пел для вас, мой друг.

Весной под шум младой листвы
Ту песню услыхали вы.

За время долгих летних дней
Сумейте разобраться в ней.

Чтоб осенью под ветра вой
Списать ее в альбомчик свой.

В целом возразить тут нечего. Разве что не вполне точна передача действий Шалтая-Болтая из поры в пору: на соответствие белая зима — зелёная весна — долгие дни лета — жёлтая осень накладывается соответствие спел — разъяснил — усвой — запиши. Совсем худо с этим делом у разухабистого Леонида Яхнина:

Письмо я зимнею порой
Писал, а снег лежал горой.

Писал весеннею порой.
Капели пели вразнобой...

Писал я летнею порой...
Жара! Окно скорей открой!

Писал осеннею порой —
Я переписку вел с плотвой.

Гораздо ближе оригиналу старый перевод Т. Щепкиной-Куперник:

Когда поля в снегу зимой —
Пою тебе, друг милый мой.

Зеленой вешнею порою
Я песни смысл тебе открою.

В дни лета, глядя на цветы,
Ее поймешь, быть может, ты.

Во мраке осени сыром
Ты запиши ее пером.

Предложим же читателю и наш собственный перевод, на наш взгляд — максимально простой, как и Кэрроллов оригинал (в котором имеются лишь одни мужские рифмы):

Зимой, когда белы поля
Я спел, тебя повеселя.

Весной, когда сады в цвету,
Я примечания прочту.

И летом ты, в жару и зной,
Идею песенки усвой,

А жёлтой осенью в тетрадь
Попробуй всё переписать.

Далее следует основная часть стихотворения, содержащая рассказ о препирательстве Шалтая-Болтая с некими рыбками и о его желании достать их физически. Перевод Орловской вначале звучит естественно и, в целом, верно передаёт оригинал.

В записке к рыбам как-то раз
Я объявил: «Вот мой приказ».

И вскоре (через десять лет)
Я получил от них ответ.

Вот что они писали мне:
«Мы были б рады, но мы не...»

Здесь, кроме излишних «десяти лет» (отсебятины для рифмы), всё безупречно.

Я им послал письмо опять:
«Я вас прошу не возражать!»

Они ответили: «Но, сэр!
У вас, как видно, нет манер!»

Сказал им раз, сказал им два
Напрасны были все слова.

Я больше вытерпеть не мог.
И вот достал я котелок...

(А сердце — бух, а сердце —стук),
Налил воды, нарезал лук...

Тут Некто из Чужой Земли
Сказал мне: «Рыбки спать легли».

Я отвечал: «Тогда пойди
И этих рыбок разбуди».

Я очень громко говорил.
Кричал я из последних сил.

И тут возражения можно приберечь. Далее, однако, идут слова Некоего из Чужой Земли (это опять-таки для рифмы «земли—легли»; в оригинале же просто «Некто»), и вот они переведены очень вольно, общими восклицаниями, тогда как на деле они соответствуют некоему забавному приёму (см. ниже).

Но он был горд и был упрям,
И он сказал: «Какой бедлам!»

Он был упрям и очень горд,
И он воскликнул: «Что за чёрт!»

Переводя следующее двустишие, переводчица применила для рифмы редкое, не всем известное специальное иностранное слово, что уже совершенно недопустимо в стихотворениях для детей.

Я штопор взял и ватерпас,
Сказал я: «Обойдусь без вас!»

Заглянув в словарь, находим, что ватерпас — это прибор под названием «уровень». Однако операции с этим прибором Шалтаем-Болтаем вовсе не предусмотрены; переводчица, скорее всего, так и не разгадала загадки. Далее — окончание; передано оно вроде бы и верно, но отчего-то маловразумительно…