Люфтваффельники

Одно радует, что хоть не в твои сапоги, а прямо в «очко». Снайпер, етить его… Ситуация не для слабонервных, честно говоря! И к тому же весьма дурацкая! Представьте, ты уже закончил «водные процедуры», а пошевелиться не можешь, т. к. между твоих ног журчит и плещется струя из фонтана соседа сзади, …твою дивизию… Ну ничего, сейчас закончишь, я тебе урок вежливости быстренько преподам….

С процедурой «отхода ко сну» тоже стало весьма проблематично! После вечерней поверки и оглашения команды: «Отбой!», личный состав 4-й роты уже не летел стремглав в койки, сметая все на своем пути, стремясь уложиться в 45 секунд, а вальяжно прогуливался по казарме, ожидая пока освободиться ближайшее «очко», чтобы неспешно, с чувством, с толком и расстановкой…, ну вы меня понимаете?!

В результате, после команды «Отбой», поправ все требования строго Устава и Распорядка дня, утвержденного лично генералом — начальником училища, все курсанты на полузаконных основаниях хаотично шарахались еще часа полтора, два, три… Попутно заваривался чай, кое-где в кубриках слушалось радио, иногда «самопроизвольно» включался телевизор и т. д. и т. п. Дисциплина катастрофически падала. Офицеры 4-й роты, тоже не могли уйти домой вовремя пока полноценно не уложат весь личный состав в горизонталь «баиньки».

В результате, дежурный офицер, вынужденный дожидаться пока курсанты «не нагуляются», покидал казарму глубоко за полночь, а с утра «ни свет, ни заря», ему уже надо было снова прибывать в училище с благой целью поднимать личный состав роты на зарядку. Вследствие такого «нещадного режима работы» наши офицеры банально не высыпались, были безмерно раздражительны, имели красные глаза хронически невыспавшегося человека и еле таскали ноги.

Так случилось, что лейтенант Зайчик неожиданно приболел, лейтенант Чубрей в очередной раз сидел на гауптвахте, не рассчитав длину и остроту своего языка при разговоре с Пиночетом, а лейтенант Гвоздев уехал в отпуск по семенным обстоятельствам и в казарме остался один Нахрен.

Командир роты с воспаленными глазами кролика-альбиноса, как будто в них засыпали песок, уже неделю «отбивал» и «поднимал» роту в гордом одиночестве, как проклятый. Он фактически уже спал на ходу. Если капитан Хорошевский и добирался до дома, то, наверное, только для того чтобы попить водички и сразу же бежать обратно на службу. Бедолага! Жаль, конечно, а куда деваться?! Тяготы и лишения воинской службы (в тексте Присяги даже прописано) никто не отменял. Работа такая!

И вот однажды после ужина, дабы сэкономить время на туалет после вечерней поверки, Нахрен вывел роту на традиционную «вечернюю прогулку» (есть такая беда — при любой погоде шарахаться строем полчаса по улице перед сном — полезно и все такое, иногда с песней).

Зима, мороз -30, звездное небо, под ногами задорно хрустит свежий снежок. Идем (в ногу естественно), гуляем типа, дышим свежим воздухом на сон грядущий. Моцион, куда деваться?! Спасибо, хоть песни не поем. Холодно очень, можно горло «на раз» посадить. Офицер бредет рядом, периодически поглядывая на часы.

Отведя роту за столовую, ротный, воровато оглянулся и дал неожиданную команду: «Справить естественные надобности!»

В замершем от удивления строе никто из 144-х курсантов даже не пошевелился. Уж, не прислышалось ли?! Что за бред?!

Во-первых: зима на дворе, северный ветер и жутко холодно. Во-вторых: на улице писать как-то неудобно (остатки воспитания чего-то смутно навевали). В-третьих: пописаешь на белый снег, останутся характерные следы, потом утром будет стыдно перед преподавателями! Особенно стыдно будет перед женщинами (в училище много гражданского персонала на общеобразовательных кафедрах, столовая, библиотеки и прочее), которые ходят мимо столовой на кафедру «Войскового ремонта». Опять же, с четвертого этажа главного корпуса, где расположена кафедра «Иностранных языков» и основной контингент, опять же женщины будет видно… Библиотека рядом, секретка… Не, плохая мысль, однозначно!

Но, Нахрен был неумолим и ничего не хотел слушать. Он разражено забубнил, временами срываясь на противный визг.

— Никакие отговорки не принимаются! Всем поссать здесь! Немедленно! Я что, с вами жить в казарме обязан, да?! Я домой хочу! К жене, к детям… Я соскучился, в конце концов…

Нахрен смахнул набежавшую слезу и, взяв себя в руки, опять заревел, как поднятый из берлоги медведь (поднятый посреди зимы, естественно).

— В казарме после команды «отбой», чтобы не было ни одного шарахающегося тела! Понятно?! Кто встанет с кровати в туалет, пусть сразу занимает место на тумбочку. Пять нарядов вне очереди! Все слышали?! Рота, слушай мою команду! Первая шеренга, 5-ть шагов вперед, шаааа-гом марш!

Делать нечего, как в дурном анекдоте: «Айн, цвай, драй, пись-пись-пись!!!» первая шеренга вышла из строя и приблизившись к белоснежному сугробу в виде бесконечного параллелепипеда с идеальной гранью, об которую можно было обрезаться, с трудом и грехом пополам справила свои малые нужды.