Люфтваффельники

Отцы-командиры и политрабочие, тоже ничего не понимали, но видели поросячий восторг целой 1000 курсантов. И это было, абсолютно непредсказуемо и необъяснимо. Такой бурной реакции зала на непонятную «абра-кадабру», никто из них, не предполагал и никак не ожидал. А представить себе, что 1000 курсантов, находящихся в зале, в совершенстве знает киргизский язык — это, вообще, согласитесь, сумасшествие. Но, тем не менее, зал был в полном экстазе и диком восторге. Рев и овации не смолкали.

Делать нечего и представители офицерского лагеря, чтобы не выглядеть законченными идиотами и «белыми воронами» на фоне беснующейся восторженной толпы, тоже нехотя поднялись со своих мест и стоя приветствовали грандиозный успех самобытного поэта, делая вид, что понимают глубокий смысл и литературную красоту киргизских стихов.

Зал не утихал еще минут 10–15. Всем ребятам неожиданно понравилось участвовать в этой игре. Хаос и вакханалия открыто бесновались в огромном зале училищного клуба.

Затем, исключительно по настоятельному требованию курсантской толпы, Адиль на «бис», озвучил еще пару десятков четверостиший из своей поэмы. Каждое из них, встречалось залом очень тепло и восторженно, громом аплодисментов, криками одобрения и бурей оваций. Создавалось впечатление, что все курсанты досконально понимают слова автора, млеют и тают от его поразительного таланта. Комсомолец Конфоркин гордо распушил хвост и с важным видом что-то самозабвенно комментировал толстым и красномордым полковникам из политотдела училища.

Концертный конкурс удался на славу! Адиля единогласно делегировали в агитбригаду, чтобы он смог осчастливить своим нетленным произведением, обожаемых и дорогих нашему сердцу, курсантов из «помидорных» училищ, которые располагались на территории нашего военного гарнизона.

Мы не могли отказать себе в удовольствии и не поделиться с ними, самым дорогим и любимым, что у нас было — грандиозной и фундаментальной поэмой на киргизском языке, причем в исполнении лично самого гениального автора.

Ну, теперь держитесь, дорогие краснопогонные друзья, попали, так попали! Нашему злорадному восторгу не было предела, Адиль получил путевку в большую жизнь.

Обалдевший от такого неожиданного оглушительного успеха и зрительской признательности, Адиль с новой силой и удвоенной энергией уселся за написание очередного продолжения своей остродефицитной поэмы, доведя длительность ее прочтения с жалких 50-ти минут до неполных полутора часов.

Жаль, читатель не сможет увидеть выражение лиц у курсантов и офицеров ракетного училища, а в последствии — и у ребят из училища внутренних войск, когда Адиль неожиданно обрадовал их своим приездом. Он однозначно и бесповоротно поразил их всех, своим редкостным талантом и надолго остался в самых потаенных глубинах их мозга с незабываемыми строками своего нетленного и гениального выступления.

Честно сказать, картина была, просто, неописуемая. Особенно увлекательно было наблюдать как у всех «помидоров» дружно вытянулись рожи, когда после полуторачасовой одухотворенной поэмы, с обязательным эмоциональным притопыванием и непроизвольным обильным слюнотечением автора и чтеца в одном лице, наши «наемные плакальщицы», в гнетущей тишине обалдевшего и откровенно недоумевающего зала, начинали дружно визжать от восторга, топая ногами. Они по-честному отрабатывали нашу секретную договоренность, отбивая свои ладони в бурных овациях, и требовали повторить все заново — на «бис».

Самое смешное, что «помидорам» ничего не оставалось делать, как тоже активно и старательно хлопать в ладоши, вслед за нами. Долг вежливости — раз, а во-вторых — лучше добровольно похлопать минут десять, а то, не дай бог, поэт обидится и завернет свою бесконечную песню повторно, с самого начала. А это уже более чем серьезно! Вторично выслушать Адиля в течение еще полутора часов — это, я вам скажу, пытка еще та — за гранью гуманизма, не иначе!

Доведенные до полуобморочного состояния, ракетчики и конвоиры, остервенело хлопали в ладоши, не давая, Адилю выступить на «бис». При малейшей попытке нашего поэта повторно подойти к микрофону и что-нибудь сказать, залы в «помидорных» училищах мгновенно взрывались. Они дружно заходились в приступе всеобщей паники и благоразумно срывались на бурные, долговременные и благодарные овации.

Растроганный теплым приемом Адиль, тем временем, купался в лучах заслуженной славы, это был его звездный час. Он был искренне счастлив и это уже дорогого стоит. Рядом с ним неотступно следовал наш неугомонный комсомольский вожак Конфоркин, который неустанно акцентировал внимание окружающих на том, что это именно он — Конфоркин нашел данную литературную жемчужину в однообразной и безликой серой массе курсантской посредственности и убогости. А также, лично создал все условия для полного раскрытия самобытного таланта этого замечательного киргизского поэта.

Конфоркин украдкой заглядывал в свой блокнотик и выразительно цитировал первоисточник.