Люфтваффельники

Несколько раз чуть не попались «на воровстве», скоропостижно пряча «свежескрученные» и еще раскаленные лампы в карманы своих шинелей, буквально на доли секунды расходясь с дежурными прапорщиками по кафедрам и учебным корпусам. На одно мгновение разминулись с помощником дежурного офицера по училищу, когда реквизировали лампу на 150 Ватт в учебной библиотеке, а молодой старлей забежал «буквально на минуточку» потрепаться с красивой и незамужней библиотекаршей.

Горячие лампы обжигали пальцы даже сквозь рукавицы (когда выкручивали) и припекали кожу ног на ляжках (когда воровато прятали их в карманы). А как горела совесть?! Лучше и не вспоминать…

Училище ВВС постепенно погрузилось во тьму.

Пройдя опустошающим рейдом по территории родного училища и посчитав добычу «электротоваров» в вещмешке, мы немного загрустили. Вот они — лампы накаливания, 37-мь штук, разной формы и размера, различной мощности, совсем новые и с ржавыми цоколями, с матовыми, прозрачными или уже с мутными колбами, но всего лишь 37-мь, а надо — 40-к.

Делать нечего, идем в спортзал, быстро пробежались по туалетам кафедры «Физической подготовки» и по всем раздевалкам, выкрутили еще две лампы. Осталась одна, последняя. Где?! Где же ты?! Ау?!

А вот она — красавица, прямо над дверью «Преподавательской кафедры «Физической подготовки», в которой сидит человек наделенный властью отпустить нас домой на целых 14-ть суток или не отпустить. А совсем рядом висит очень нужная нам 100-вая лампочка и светит так ярко, так заманчиво, но высоковато висит, под самым потолком коридора — где-то 3-ри метра, не допрыгнуть…

Быстро становлюсь к стене в стандартную позу «арестованного» — ноги шире плеч, руки в упор на стену, а некультяпистый Витя карабкается мне на спину, причем, вместе с вещмешком полным предательски звенящих ламп.

Витя лезет на мою спину непростительно долго, постоянно соскальзывая. Ему очень мешается вещмешок, но банально положить его на пол, наш «умник» почему-то не додумался! А если нас заметят?! Это же просто 3,14здец — свистнуть лампу непосредственно над входом в «преподавательскую»! Вот наглость?! Тут уже однозначное расторжение всех договоренностей и новый круг «аккордных» работ без конца и края, к бабке не ходи.

Злобно но, очень тихо шипя, я всячески подгоняю Витю, который, больно истоптав мне всю спину, наконец-то выкручивает «проклятую» лампу и со страшным грохотом спрыгивает на пол (по 6-ть подковок на каждом сапоге, поймите правильно). А еще прибавьте мелодичный звон 39-ти лампочек в мешке?! Это надо было слышать! Музыка!

Не успел я одернуть шинель, приводя себя в порядок, как открывается дверь «преподавательской» и в «неожиданно потемневший» коридор (действительно, чего это вдруг так стемнело, ась?!) выглядывает «наш» лейтенант. Беспомощно и подслеповато щурясь в кромешной темноте, он с большим трудом различает наши «зловещие» и притихшие фигуры.

— Ну чего?!

— Принесли!

— 40-к?!

— 40-к, как договаривались!

Витя протянул лейтенанту вещмешок с 39-ю лампами и на закуску — отдельно вручил еще одну, предательски горячую «только скрученную», …ай молодца. Офицер жалобно «ойкнул», схватившись за раскаленную колбу лампочки, а Витя, не давая ему опомниться, выдал следующее предложение, откровенно подкупающее своей неожиданностью и новизной.

— Товарищ лейтенант, у вас тут в коридоре лампочка перегорела, давайте мы прямо сейчас и вкрутим!

И не дожидаясь согласия, быстренько вытянул из рук обалдевшего офицерика еще горячую лампочку, и старательно кряхтя, опять полез мне на плечи. Вкрутив «их же собственную» лампочку на исконно-родное место, Витя опять с характерным грохотом спрыгнул на пол и счастливо улыбаясь, победно промолвил.

— Все 40-к, как в аптеке!

Я посчитал за благо тупо промолчать. Лейтенант тоже сделал вид, что ничего не понял или не заметил, а может и на самом деле, он так ничего не понял, кто знает?! Хотя, вряд ли…

Тем не менее, лейтенант не стал «возмущаться» нашей неприкрытой наглости и откровенной беспардонности, а незамедлительно позвонил Пиночету с благим известием, что никаких претензий к нам больше не имеет и просит выдать отпускные билеты на руки.

Покидая стены родной альма-матер чуть ли в первом потоке отпускников, я в пол-уха слушал бесконечный Витькин треп, когда он открыто и, не стесняясь в выражениях, глумился над «тупорылым» лейтенантом. Который так не осознал, что его «как писюневича» виртуозно облапошили два «общепризнанных» гения — это мы, то есть.