Людоед, который объелся

Шамбрен медленно и задумчиво загасил папиросу.

– Метрдотель слушает, – произнес бодрый, жизнерадостный голос.

– Амато? Это Шамбрен.

– Доброе утро, мистер Шамбрен! Прекрасный день…

– Возможно. На моем столе, Амато, лежит меморандум Великого Человека. Он решил отпраздновать свой день рождения в бальном зале в субботу вечером. И приглашает двести пятьдесят человек.

– В э-т-т-у субботу?

– В эту субботу.

– Господи!

– Вот именно.

– О, Господи!

– Сейчас я отправляюсь к вам в кабинет, Амато! Надо поддержать ваш дух, прежде чем ровно в десять вы явитесь на аудиенцию к Его Величеству.

– О, Господи!

– Я уже иду, Амато! И будьте добры, заранее примите все свои лекарства до моего прихода. Боюсь, что, увидев, как вы глотаете все ваши фармацевтические снадобья, я расстроюсь от сочувствия к вам.

– О, Господи, – произнес Амато замирающим голосом.

Мистер Шамбрен спустился с четвертого этажа, где находился его кабинет, в вестибюль отеля «Бомонд». Его натренированный взгляд критически обежал помещение, охватывая все подробности.

В газетном киоске – полный порядок. Обновленная вчера выставка драгоценностей в витрине филиала фирмы Тиффани выглядит прекрасно. В витрине Бонвита вечерние платья сменились лыжными костюмами.

Возле лифта, весело кивая Шамбрену, стоял Джерри Додд, руководитель службы безопасности.

Шамбрен подошел к стойке. Мистер Аттербери, ведавший бронированием номеров в отеле, приветствовал его непринужденной улыбкой:

– Ни одного свободного номера, кроме резерва.

«Резервом» назывались два-три номера люкс, которые дирекция оставляла на случай неожиданного прибытия особо важных гостей. Только мистер Шамбрен и владелец отеля мистер Джордж Бэтл могли разрешить воспользоваться ими. Поскольку мистер Бэтл постоянно жил на Французской Ривьере, считая, как полагали, свои деньги, резервом фактически распоряжался мистер Шамбрен.

– Ночь прошла спокойно? – спросил Шамбрен.

– Судя по отчету, да, – ответил администратор.

Шамбрен повернулся, направляясь к кабинету Амато, который находился в конце вестибюля. В этот самый момент дверь одного из лифтов открылась и из него вышло… привидение.

«Привидением» была старая, очень прямая, очень величественная дама, одетая в норковую шубку старомодного покроя с великолепным мехом. Левая рука старой леди пряталась в муфте, правая держала поводок, на конце которого посапывал курносым носом маленький, черный с белым японский спаниель.

Мистер Шамбрен направился навстречу даме, припоминая, что служащие отеля называли миссис Джордж Хейвен не иначе как «сумасшедшая из Шеллота»[3]. Может быть, она и сумасшедшая, но ее резиденция в «Бомонде» была одной из самых дорогих. Шамбрен отвесил ей галантный поклон, прищелкнув каблуками, и приветствовал ее улыбкой номер один:

– Доброе утро, миссис Хейвен! Прекрасное утро, не правда ли?

Спаниель злобно оглянулся на Шамбрена. Леди вообще не удостоила его взглядом. Для нее он был пустым местом. Если бы Шамбрен не отступил в сторону, величественная дама прошла бы сквозь него с мрачной неумолимостью танка. Он проследил, как она вышла через вертящиеся двери на Пятую авеню, ведя семенящего рядом с ней спаниеля.

– Все еще не сподобились, мистер Шамбрен? – посочувствовал подошедший к нему Джерри Додд.

– Семь месяцев, Джерри, – позволил себе скорбно улыбнуться Шамбрен. – Миссис Хейвен живет у нас семь месяцев. Каждый день я говорю ей «доброе утро», и каждый день она проходит мимо меня, как будто я кресло у стены. Она ни на что не жаловалась, Чем же я ее обидел? Эта мысль, Джерри, меня просто преследует!

– Может, оно и к лучшему, – сказал Джерри. – Она разговаривает с портье Уотресом целыми часами. После этих бесед у малого совершенно обалделый вид.

– Да Бог с ними, с разговорами, Джерри! Но она задела мое любопытство. Чем я мог ее обидеть?

– А может, лучше и не пытаться узнать, – покачал головой Джерри. – А то еще посыплются неприятности, как из банки горох.

– Ну что ж, возможно, это мудрый совет, друг мой…

Пузырьки поспешно выпитой минеральной воды еще покрывали стенки стакана. Целая коллекция таблеток, микстур, порошков украшала стол мистера Амато. Сам хозяин кабинета, обычно румяный и жизнерадостный, сейчас был смертельно бледен.

Мистеру Амато было лет сорок. Высокий, худощавый, смуглый, с профилем римского бога, он, должно быть, в молодости отличался редкой красотой. Сейчас же мелкие припухлости и морщины на его лице наводили на мысль о расстройстве пищеварения или язве желудка.

Увидев мистера Шамбрена, Амато заломил руки, как мать павшего воина над могилой сына.

– А если я подам заявление об уходе сейчас же, без предупреждения? – спросил мистер Амато. – Что вы будете делать?

– Найду вам замену, – невозмутимо ответил мистер Шамбрен. Он сел и закурил свою неизменную египетскую папиросу.

– Как я могу закупить мясо нужного качества на Двести пятьдесят человек? – завопил мистер Амато. – Это совершенно немыслимо в такой короткий срок!

– Пусть едят торты, – улыбнулся Шамбрен.