Люди Зимнего дворца

Однако при всех творческих экзерсисах в стенах Зимнего дворца даже на маскарадах продолжал действовать некий «дресс-код», определявшийся, как правило, первыми лицами. В случае нарушения неписаных правил виновники вызывали неудовольствие на самом высоком уровне. Графиня В. Н. Головина упоминает о размолвке императрицы Екатерины II с великой княгиней Елизаветой Алексеевной, супругой великого князя Александра Павловича: «Во время пребывания принцесс Кобургских было много праздников и балов, и, между прочим, большой маскарад при дворе, памятный великой княгине Елисавете тем, что императрица впервые выказала ей свое неудовольствие. Известная мадам Лебрен недавно только приехала в Петербург; ее платья и картины произвели переворот в модах; утвердился вкус к античному. Графиня Шувалова, способная на детское увлечение всем новым и заграничным, предложила Елисавете Алексеевне заказать себе платье для маскарада у Лебрен. Великая княгиня необдуманно охотно согласилась, не думая, понравится или не понравится это императрице, и рассчитывая, что графиня Шувалова не предложит ей того, что не одобрит ее величество. Платье, задуманное и сшитое по рисунку Лебрен, было готово. Великая княгиня отправилась на бал очень довольная, думая только о впечатлении, которое произведет ее наряд. Лица, не принадлежавшие к большому двору, являлись на подобные балы в какое угодно время; поэтому великий князь Александр с супругой долгое время уже там находились, когда в одной из зал повстречались в первый раз с императрицей. Елисавета подошла к ней поцеловать руку, но императрица молча ее оглядела и не дала руки. Это поразило и огорчило великую княгиню. Она скоро догадалась о причине этой суровости и очень сожалела о том легкомыслии, с которым решилась заплатить дань модному увлечению. На другой день императрица сказала графу Салтыкову, что была очень недовольна туалетом великой княгини, и потом два-три дня относилась к ней холодно»[482].

Поясним, что маскарадное платье великой княгини Елизаветы Алексеевны, выдержанное в «античном вкусе», резко нарушало сложившиеся стереотипы петербургской моды, выглядело слишком «смело» для юной великой княгини, что и вызвало неудовольствие стареющей государыни. Отметим и то, на каком уровне готовились маскарадные платья, когда одна из известнейших европейских портретисток рисует эскиз «продвинутого» маскарадного платья.

(Попутно упомянем, что сегодня концептуальные платья, демонстрирующиеся на подиумах ведущими европейскими модельерами, подчас очень напоминают экстравагантные маскарадные наряды.)

Виже-Лебрен Элизабет-Луиз. В. И. Нарышкина в античном наряде. 1799 г.

Виже-Лебрен Элизабет-Луиз. Великая княгиня Елизавета Алексеевна. 1801 г.

При Александре I с 1808 г. придворные маскарады начали проводить в Эрмитажном театре. Следовательно, они стали менее многолюдными и более элитарными. Как и в прошлые годы, к маскараду в Эрмитажном театре возводилась знаменитая хрустальная палатка.

Каждый год в декабре, накануне маскарада, дворцовые хозяйственники запрашивали распоряжение на установку палатки. Например, в декабре 1816 г. тайный советник князь Тюфякин обращался к князю П. М. Волконскому: «Во время данных при высочайшем дворе в 1 день января маскерадов, как в прошедшие годы, так и в истекающем 1816 г., по воле Государя Императора обыкновенно устраивалась на сцене Эрмитажного театра Хрустальная палатка». Далее Тюфякин сообщал, что установкой палатки занимается императорская театральная дирекция и на ее «устройство» требуется три недели, поэтому он просит «доложить Государю Императору, благоугодно ли Его Императорскому Величеству дабы и ныне, по примеру прошлых годов, для того маскерада устроена была Хрустальная палатка»[483]. Ответ поступил немедленно: «Приступить без потеряния времени».

В театральном маскараде. 1850-е гг.

А. Ладюрнер. Николай I в маскараде

Об этой палатке вспоминали многие из участников маскарадов эпохи Александра I: «Вечером 1 января 1819 года для ужина императорской фамилии в этом театральном зале разбивали стеклянную палатку, которой потолок и бока представляли разнообразные узоры из плотно связанных стекляшек. Сквозь эту стеклянную ткань она освещалась снаружи, а внутри от канделябр императорского стола. На сцене за палаткой играла роговая музыка обер-егермейстера Нарышкина. Эта невидимая и необыкновенная музыка, этот стеклянный шатер, который при освещении казался сотканным из бриллиантов и драгоценных камней, невольно переносили в волшебный сказочный мир».