Люди Церкви, которых я знал

Я слышал, что после упразднения многих монастырей книги из библиотек обителей Катафигийской, святой Параскевы в Мандре, Фотинской, святых апостолов в Нэроманне и Влохийской были собраны в Миртийском монастыре, где позднее сгорели во время пожара. Мы нашли рукописную Минею, написанную около XI века, хранившуюся у одного клирика, который, как рассказывал отец Василий из Нижней Миртии, ни на каких условиях не хотел возвращать её монастырю, потому что «я сохранил её с риском для собственной жизни, поэтому она останется в моей семье». В этой библиотеке была также старинная рукопись, содержавшая учение и пророчества преподобного Космы Этолийского, написанная одним из его учеников незадолго до его смерти. Её взял попользоваться отец Софроний Папакириаку для издания книги, посвящённой учению святого Космы, но, кажется, так и не вернул её обратно. Кроме библиотеки и храма во время пожара погибли все монастырские постройки.

Несколько раз в монастыре селились один-два человека, которые пытались его возобновить, но их старания так ни к чему и не привели. Вероятно, виной этому была бедность монастыря. К сожалению, зачинщики конфискации монастырского имущества отнеслись к обители безжалостно, и за это Бог искоренил их семьи.

«Видишь, – говорил мне покойный отец Спиридон Ксенос, – этот некогда добротно построенный, а теперь разрушенный сельский дом? Он принадлежал семье, которая была инициатором конфискации имущества Миртийского монастыря».

Одна половина долины Гурицы, как называлась прежде Миртия, принадлежала Миртийскому монастырю, а другая половина – монастырю Пруса. Последнему при конфискации оставили лишь тридцать соток огородов, а первому – ни одного клочка земли. Миртийской обители не принадлежало ни одного лимонного дерева в этой знаменитой долине, которая действительно подобна земле обетованной, «в которой течёт мёд и молоко»^[210]. Если бы по этой земле кто-нибудь прошёл весной, когда раскрываются почки и все деревья начинают цвести, то мог бы потерять рассудок от их насыщенного благоухания и от пения соловьёв. Не думаю, что это место сильно отличалось от Эдемского сада, который насадил Сам Бог. Итак, монастырь, находясь в таком богатом месте, был совершенно беден и мог жить лишь на пожертвования добрых людей.

Отсюда видно, насколько плохим было в этих местах отношение к монахам. Во всей Западной Греции с её бесчисленными монастырями не было в то время ни одного монаха! Мы были первыми за много лет, кто пришёл в эти места в монашеских одеждах. Местные жители считали, что монахами становятся только калеки от природы. У меня самого, бывало, спрашивали: «Чего у тебя не хватает, сынок, что ты стал монахом? Ума, рук или ног?» Когда нас, носящих монашеские камилавки, впервые увидели в Яннине^[211], то хозяева магазинов выходили на порог, чтобы поглазеть на странных приезжих. Нужно заметить, что и у Святой Горы не было никаких связей с Янниной потому, я полагаю, что святогорские отцы никогда не заказывали священных сосудов и лампад в этом городе ювелиров.

Как-то утром мы оказались в одном селе неподалёку от Яннины, в которое нас привели поиски одного знакомого мастера. Какие-то женщины, увидев нас, даже не поздоровались, но закрылись в своих домах и попытались связаться с полицией, чтобы уведомить её о каких-то странных людях, пришедших в их село.

Когда 23 сентября 1976 года мы, пятеро монахов, принесли в город Коницу часть святых мощей новомученика Иоанна Коницкого, то во время трапезы митрополит Севастиан сказал: «Дорогие мои монахи, сегодня вы украли у меня внимание жителей Коницы. Никто из них не смотрел на шитые золотом архиерейские облачения: их взгляды были обращены на ваши скромные куколи, и они были очень довольны, что наконец-то увидели монахов у себя в городе».

Даже благословенные церковные братства никогда не сочувствовали призванию своих членов к монашеству. Некоторые из этих благоговейных людей лишь в шестьдесят лет узнавали, что кроме брака существует ещё и монашеский путь. Они, согласно тому, чему были научены, полагали, что монашество было когда-то в древности, а теперь в Церкви его уже нет. Многие узнали о том, что монахи ещё существуют, благодаря празднованию в Греции тысячелетия Святой Горы. Нужно заметить, что из этих мест вышло много людей, посвятивших себя так называемому «Делу», но так ничего и не узнавших о Церкви.

Обращение «старец» или «старица»^[212] было одним из самых неупотребительных в то время: оно вызывало больше смех, чем почтение. Когда люди слышали, как мои монахи обращаются ко мне словом «старче», то смеялись и говорили: «Почему они зовут его стариком? Ведь он ещё ребёнок!»

Одной девушке из какого-то христианского братства я предложил каждый вечер после молитв делать несколько метаний^[213], так оказалось, что она не знала, что такое метания ни из семейных традиций, ни из проповедей, которые она ежедневно слышала в братстве. Она потом спросила о них у своей наставницы, а та ей ответила: «Если ты молишься и читаешь Евангелие, то тебе не нужны никакие метания».