Люди сороковых годов

Я еду во 2-й батальон 1-й гвардейской танковой бригады к гвардии капитану Владимиру Бочковскому — теперь он стал уже комбатом. К тому самому Бочковскому, с которым ровно год назад мы встретились на шоссе под Обоянью в трагический час, когда он выходил из боя, везя на броне танка мертвые тела своих друзей на танковому училищу. Тогда он показался мне совсем мальчиком, тонкошеим, с заострившимися чертами лица. Но уже в то время это был храбрый солдат, пользовавшийся доверием командования и уважением товарищей. Недаром ему так быстро доверили командование ротой.

И вот новая встреча. Батальон только что прибыл. Опушка леса. Несколько домиков с вишневыми садами — отдаленный хутор. Танки уже отведены в глубь леса и замаскированы. Танкисты, сбросив шлемы, ловко орудуют топорами и лопатами, готовя себе блиндажи. Командует ими молодой капитан в забрызганном грязью комбинезоне. Увидев, что кто-то залез на вишню, где алеют соблазнительные ягоды, он сердито кричит: «Назад! Не обижать мирных жителей». У него очень молодое, с пухом на щеках лицо, по-детски пухлые губы, большой русый чуб аккуратно зачесан назад, ясные голубые глаза настороженно разглядывают незнакомого пришельца.

— Корреспондент? Позвольте глянуть ваши документы…

— Мы с вами уже встречались на Курской дуге!

— На Курской?.. Вряд ли, я там в тылах не бывал. Разве что до четвертого июля.

— Нет, я могу сказать совершенно точно: когда вы выходили из боя с телами Шаландина и Соколова на броне, близ развилки дорог у Зоренских Дворов.

Капитан отступает назад, пристально вглядывается мне в глаза, потом порывисто пожимает руку:

— Теперь помню. Но то интервью было совсем необычным. Пойдемте, пойдемте в хату…

Я замечаю, что Бочковский немного прихрамывает. Перехватив мой взгляд, он говорит:

— После перелома бедра нога стала короче правой, приходится толстую подошву носить. Но это еще терпимо, а вот лопатка… — он осторожно повел плечом, — лопатка еще дает о себе знать.

Оказывается, он был снова ранен в бою за Казатин. Подбежал к танку комбата с докладом, а в это время начался артиллерийский налет. Снаряд разорвался под башней танка, и осколок, падая, рассек Бочковскому лопатку и бедро. Из госпиталя он сбежал, не долечившись, и вот теперь — хронический остеомиелит; капитан носит постоянную повязку.

— Я еще легко отделался, — говорит он на ходу, — а вот Георгий Бессарабов… Помните его? — Еще бы не помнить знаменитого укротителя «тигров», чья слава прогремела на всю страну в июле 1943 года в дни жестоких боев на Курской дуге! — Так вот, нет больше Георгия Бессарабова, он в том же бою за Казатин 29 декабря погиб. Там его и похоронили. На боевом счету у него было 17 уничтоженных немецких танков, в том числе 7 «тигров». Вот так…

Мы вошли в просторную чистую хату. На столе, покрытом белой скатертью, стоял букет свежесрезанных роз. Капитан вышел умыться, а я разглядывал его жилье. В глаза бросилась какая-то официальная бумага, вставленная в аккуратную рамочку. Она стояла за букетом. Видимо, капитан собирался повесить ее на стену. Я подошел поближе и прочел: