Читаем Люди сороковых годов полностью

— Да ну? О Москве?.. — Он зовет стоящего поодаль мальчонку в военной форме, с огромным пистолетом у пояса — я его сразу и не приметил. — Это мой адъютант… А ну, адъютант, живо собрать сюда весь взвод! — И, вложив два пальца в рот, Герой Советского Союза пронзительно свистнул.

Через минуту вокруг меня уже сидели разведчики Подгорбунского. Вскоре собралась и вся рота разведчиков — ею командовал старший лейтенант Соколов. Я рассказывал о Москве, о том, как выглядит сейчас город, чем живут москвичи, как работают предприятия, что говорит молодежь. Слушали внимательно с горящими глазами. Потом посыпались вопросы: «А какие театры открылись?», «Расскажите о третьей очереди метро», «А правда ли, что город начали освещать?», «Говорят, открыли рестораны?», «Что на канале Волга Москва?»

— Эх, хоть бы одним глазком повидать Москву! — вздохнул Подгорбунский. — Сестренка у меня там…

— После войны, — сказал кто-то.

— Смеешься! — откликнулся Подгорбунский. — Меня шесть раз пули жалели, думаешь, и в седьмой раз так будет? Нет, моя жизнь до мира не дотянется… Мне бы хоть до Германии дойти, надо там кое с кем рассчитаться, а там уж все… Вот так!

Завязался простой, человеческий разговор, Подгорбунский уже не позировал, не косил глазами на записную книжку корреспондента. Говорили о буднях сурового солдатского мира, в котором человек отрешен от привычного в прошлом гражданского бытия и ему трудно загадывать дальше, чем на один-два боя. Жизнь в этом мире — причудливое смешение поразительных воинских удач, описываемых потом в воинских реляциях, как подвиги, оголенной упрощенности человеческого существования, тоски по давно утраченному нормальному мирному бытию и спокойного до предела отношения к смерти.

Война всем надоела, и никто так не ждет мира, как солдат. И тем острее злоба на гитлеровцев, которые, уже проиграв войну, отказываются поднять белый флаг, и люди должны будут умирать, наверное, до самого Берлина.

Порой бывает трудно заставить разведчиков доставить в сохранности в тыл военнопленного. Захватишь эсэсовца целеньким, специально разъяснишь обращайтесь с ним осторожнее, он полковнику Соболеву, начальнику разведотдела армии, вот как нужен! Спросишь: «Поняли?» Ответят: «Поняли», а потом докладывают: «Несчастный случай произошел, упал эсэс на дороге и голову о камень разбил…» Начнешь проверять, оказывается, у конвойного эсэсовцы во время оккупации мать расстреляли или сестру изнасиловали и зарезали. За подобные случаи с военнопленными строжайше взыскивают вплоть до разжалования и отправки в штрафной батальон, но вот встречаются еще такие истории…

Сам Подгорбунский тоже, видимо, небезгрешен: из своих рейдов он привозит не так уж много пленных. «Вот в Лозовиках, говорят, вы уничтожили восемьдесят гитлеровцев, а в плен взяли только одного. Что так мало?» «Они руки не успели поднять», — отрезает командир разведчиков, и губы его твердеют, а в глазах опять зажигается недобрый огонек.

Я живу в землянке у разведчиков день, другой, третий. Постепенно мы начинаем лучше понимать друг друга. И вот уже Владимир Подгорбунский, «зовите меня лучше Володей, — говорит он, — я так больше привык», начинает попросту, без всяких фокусов, рассказывать о своей работе, — «о работе, а не о подвигах», — считает нужным он подчеркнуть.

Рассказывает он очень обстоятельно, с бесчисленными деталями, и в рассказах его всегда находится место для описания всех участников операции. Иногда это дается ему нелегко. Я вижу, что ему хотелось бы подчеркнуть свою собственную роль: «И вот я обрушился на них…», «Тут я навел на них панику…» Но тут же Подгорбунский спохватывается: «То есть, конечно, не я сам… Я сказал в смысле — наша группа». И начинает распространяться о мужестве своих бойцов. Чувствуется, что этот человек в душе все время воюет с самим собой — офицер Подгорбунский спорит с тем Подгорбунским, который в колонии правонарушителей слыл одним из неисправимых.

Я прошу его рассказать о знаменитом рейде на Бучач, которым он оказал огромную услугу всей армии во время форсирования Днестра.

Подгорбунский охотно соглашается, но рассказ свой начинает издалека: как в самом начале наступления, еще 20 марта, по указанию разведотдела корпуса, была сформирована и двинута вперед его разведывательная группа.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии