- Ни за что! Больше того, что я тебе сказала, ты не услышишь от меня.
- Ну, в таком случае я вам не верю.
- Можете верить и не верить! И неужели ты думаешь, что если бы существовало что-нибудь подобное, так я осталась бы в теперешнем моем положении?
- Но что же бы вы сделали такое?
- А то, что прямо бы сказала, что люблю другого, и потому - хочет он для нашего сына скрыть это, пусть скрывает, а не хочет, то тогда я уеду от него.
- Но теперь подобной надобности не предстоит, значит?
- Нисколько!
- Ну, пожалуйте ко мне за то! - проговорил Вихров, протягивая к ней руки.
Мари подошла к нему, он обнял ее и стал целовать ее в грудь.
- Человек решительно тот же зверь! Поверишь ли, что я теперь спокойнее, счастливее стал! - говорил Вихров.
Мари на это только улыбнулась и покачала головой.
- Но я все-таки тебе не совсем еще верю! - прибавил он.
- Не знаю, как мне тебя уж и уверить, - отвечала Мари, пожимая плечами.
- Но, кроме того, друг мой, - продолжал Вихров, снова обнимая Мари, мне скучно иногда бывает до бешенства, до отчаяния!.. Душа простору просит, хочется развернуться, сказать всему: черт возьми!
- Развернись, если так тебе этого хочется, - проговорила Мари несколько уже и обиженным голосом.
- Да не одному, Мари, а с тобой, с одной тобой в мире! Съездим сегодня хоть в оперу вдвоем; не все же забавляться картами.
- Пожалуй, только все-таки надобно сказать мужу и предуведомить его, чтобы не показалось ему это странным.
- Опять мужу! - воскликнул Вихров. - Делайте вы все это, но не говорите, по крайней мере, о том мне!
- Хорошо, не буду говорить, - отвечала Мари с улыбкою.
Вскоре после того послышался кашель генерала. Мари пошла к нему.
- А я с Полем еду в театр, - сказала она довольно решительным голосом.
- А! - произнес генерал почти с удовольствием. - И я бы, знаете, с вами поехал охотно!
Мари внутренне обмерла.
- Как же тебе ехать! Сейчас чувствовал озноб, и выезжать на воздух это сумасшествие! - воскликнула она.
- Ну, ну, не поеду! - согласился генерал.
Через полчаса Мари с Вихровым отправились в наемной карете в оперу. Давали "Норму" [115]. Вихров всегда восхищался этой оперой. Мари тоже. С первого удара смычка они оба погрузились в полное упоение.
- Это единственная, кажется, опера, которой сюжет превосходен, говорил Вихров, когда кончился первый акт и опустился занавес.
- Он очень естествен и правдоподобен, - подхватила Мари.
- Мало того-с! - возразил Вихров. - Он именно остановился на той границе, которой требует музыка, потому что не ушел, как это бывает в большей части опер, в небо, то есть в бессмыслицу, и не представляет чересчур уж близкой нам действительности. Мы с этой реализацией в искусстве, - продолжал он, - черт знает до чего можем дойти. При мне у Плавина один господин доказывал, что современная живопись должна принять только один обличительный, сатирический характер; а другой - музыкант - с чужого, разумеется, голоса говорил, будто бы опера Глинки испорчена тем, что ее всю проникает пассивная страсть, а не активная.
- Это что такое, я уж и не понимаю? - спросила Мари.
- А то, что в ней выведена любовь к царю, а не эгоистическая какая-нибудь страсть: любовь, ревность, ненависть.
- Ну, а все революционные оперы, - они тоже основаны на пассивной страсти, на любви к отечеству, - подхватила Мари.
- Совершенно справедливо! - воскликнул Вихров. - И, кроме того, я вполне убежден, что из жизни, например, первобытных христиан, действовавших чисто уж из пассивной страсти, могут быть написаны и превосходные оперы и превосходные драмы.
- Мне в "Норме", - продолжала Мари после второго уже акта, - по преимуществу, нравится она сама; я как-то ужасно ей сочувствую и понимаю ее.
- Потому что вы сами на нее похожи, - сказал Вихров.
- Я? - спросила Мари, уставляя на него свои большие голубые глаза.
- Да, вы! Чем Норма привлекательна? Это сочетанием в себе света и тьмы: она чиста, свята и недоступна для всех, и один только в мире человек знает, что она грешна!
- А, вот что! - произнесла Мари и покраснела уж немного. - Это, однако, значит быть добродетельной по наружности - качество не весьма похвальное.
- Вы не то что добродетельны по наружности, а вы очень уж приличны; но как бы то ни было, поедемте отсюда к Донону ужинать.
Мари опять уставила на него свои большие глаза.
- Что же это: душа простору хочет? - сказала она.
- Душа простору хочет, - отвечал Вихров.
- Хорошо, поедем! - согласилась Мари, и после спектакля они, в самом деле, отправились к Донону, где Вихров заказал хороший ужин, потребовал шампанского, заставил Мари выпить его целые два стакана; сам выпил бутылки две.
Разговор между ними стал делаться все более и более одушевленным и откровенным.
- Ты, пожалуй, когда так будешь кутить, так и другого рода развлечения захочешь, - проговорила Мари.
- Какого же?
- Развлечения полюбить другую женщину.
- Очень может быть, - отвечал Вихров откровенно.
- Но в таком случае, пожалуйста, меня не обманывай, а скажи лучше прямо.
- Никак не скажу, потому что если бы этого рода и случилось развлечение, то оно будет чисто временное; опять к вам же вернусь.